Каждый народ отбрасывает на незаписанные страницы истории силуэтную тень, которая изначально проецируется
географией места, т.е. естественной средой обитания. Такая проекция сверхглубока – максимально глубокое погружение
в прошлое. Силуэтный этноабрис компонуется из объектов живой природы и ландшафтных особенностей места, которые в
свою очередь конструируют народ, т.е., другими словами, диктуют человеку методы и способы проживания на данной
территории (глагол проживать совсем только недавно заменил глагол выживать, который на все 90 процентов исторического
луча был ключевым).
Формула мордвы будет такова: ЗЕМЛЯ/(Л + К)
где «Л» – лес; «К» - картошка.
Лес стали безжалостно рубить, и мордва затосковала. Мордва со скрипом живёт без леса. Пробираясь в новую, безлесую,
жизнь, этот народ, со свойственным ему добродушным упрямством, тащит в кирпичные города дорогие их сердцам пни с
десятками колец и блестящие отполированные ружейными ремнями сучья. Без леса душа у мордвы ссыхается и превращается
в заиндевевшую шишку – тряхни бульдозером, и шишка упадёт наземь. На землях саранской, горьковской,
пензенской жалобно постанывает финно-угорский ребёнок. Мокшанско-эрзянский язык в школах не изучают, поэтому
истинная печаль мордвы в окружении стриженного под гребёнку леса никому до конца не ясна. Когда наступает лето,
то мордовским пчёлам некуда прислонить полосатое брюшко – так всё оголено в мире фауны; они кружат над Мордовией,
а кругом пи эр квадраты. Бензопила и любовь к геометрии делают из республики ученическую
тетрадку. |
|
Так выглядело мордовское население в те годы, когда к ЛЕСУ ещё не приставили знак минуса. На переднем плане мы
видим мужчин с хорошо приспособленными ногами для хождения по лесным тропинкам. Один из них (в центре) держит в
руках лесоводный посох – важнейший предмет для любого лесолюба, без такого посоха невозможно пройти хоть бы даже
и в лес из трёх стволов, а что уж говорить о том, чтобы быть предельно защищённым в лесной чаще. Крайний справа
в переднем ряду молодой мордвин явно выбивается из общего ряда, и дистанцией по отношению к другим членам группы,
и одеждой. Этот мужчина явный предвестник появления пилорам на лесных заимках. Объёмный картуз на его голове
свидетельствует также и том, что мужчина имеет какое-то отношение к железнодорожному делу: в таких картузах
разъезжали по мордовской земле первые машинисты узкоколейных путей, по которым при помощи рогообразных дрязин
вывозились двух-, а то и трёхобхватные сочные дубки и сосёнки. |
Исчезновение леса также повлекло за собой процесс вычитания мёда. Опять же очень болезненное явление для
мордовского народа, и, если бы не картошка, кто знает, как скрючило бы людские души трёх больших областей по
берегам Волги. Под визги и лязги пилорам пчелиные ульи за ненадобностью стали клонить на бок и превращать в свиные
корыта. Дети зимой на них, как на санках, съезжают в лесок, в котором уже невозможно заблудиться. Само значение
этого глагола стирается применимо к лесу, что очень походит на то, как стачивает каблук солдат-первогодок, жикс,
жикс, до основания. Мёд для мордвы всегда значился предметом гордости и всяческого уважения в среде других
родственных народов. Мёдом и куницей мордва платила оброки, защищая и себя и сам лес, который кормильцем стоял
вокруг. Но вот и сюда добрались «сибирские цирюльники» и керосиновые форсунки. Наступил так называемый период
исчезновения леса. Итог: мордовские лица, отполированные лесными ветрами, оплавила грусть, и народ променял
бортничество на занятие овощеводством. Теперь население спасается только картошкой.
Мордовская земля, известно, любит рожать картошку. Чёрные комья земли с октябрьской паутиной роженицы из года в
год безотказно выдавали на поверхность сменившее репу американское лакомство. Кто лучше мордвы разбирается в
картошке? Никто. Как превратить этот овощ в селекционное чудо, тоже знают только они. Было время, когда
крупные, кулакоподобные, размером с маленькую дыню клубни рвали мешки и вываливались за борта грузовиков.
Что станет с народом в период исчезновения леса, если отобрать у него картошку?.. Не нужно отбирать у
мордвы картошку.
В мордовском вопросе ещё много неясного. Например, до сих пор ещё неизвестно, умела ли мордва скакать на
широкогрудых коньках так, как это проделывали татары или, ещё лучше них, киргизы. По фотографиям, которые до
нас дошли, прослеживая довольно значительную кривизну голенно-бедренной линии, можно с достаточной долей
вероятности утверждать, что мордва всё же кого-то умела седлать и, скорее всего, проскакивала на этом
существе пусть не большие, но всё-таки расстояния. Тогда встаёт вопрос: на ком скакала мордва и что за существо
ещё могло оказаться под мордвой, помимо лошади?
С письменностью тоже всё не до конца ясно. Исследователи утверждают, что мордва писать не умела, что никакие
Кириллы и Мефодии к мордве не забредали. Всё накопленное эпическое наследие мордва, как полагают специалисты,
превращала в морщины, которые, как вековые коренья трав, мордовские вещуны и вещуньи годами хранили у себя на
лице. Время от времени морщины начинали петь, и тогда открывались уста. Таким образом и народная поэзия, и
музыка мордвы, обряды, песни – всё хранилось в безбуквенном виде в лице народа. Однако есть предположение, что
зачатки алфавитной системы мордвы имеются, потому что как назвать тогда те знаки, которые мордовские охотники
составляли на земле из упавших шишек, камешков и желудей. Символика этих рисунков явно выбивается из разряда
иероглифических знаков. Совсем небольшие аналитические вычисления позволяют говорить о том, что знак, который
мордвин-охотник выкладывал из шишек на земле, не полностью заменял слово, а тем более предложение, этот знак
морфемно членил слово, становясь уже не символом, а слогом, тем самым глубже проникая в артикуляционную систему
двух мордовских языков – язык мордвы-мокши и язык мордвы-эрзя. Да и сам вопрос: как так сложилось, что один народ
говорит на двух языках и, живя через речку, понять друг друга не может, тоже не нашёл ещё окончательного
ответа.
В бытовом отношении мордва тоже наставила загадок. Известно, что у многих мужчин на пятидесятом году жизни вдруг
на большом пальце правой руки вырастал невероятно прочный кругообразный ноготь, который потом удалось приспособить
в кустарном промысле – резьба по дереву и изготовление деревянной посуды. Сейчас мало кто знает, что лучшие
образцы деревянных ковшей, крынок, тарелок и черпаков мордовские резчики вырезали как раз на пятидесятом году
жизни и, что самое удивительное, собственным заточенным на угле ногтем большого пальца. |
|
С особым трепетом относились мордовские мастерицы к самому процессу шитья и вышивки.
Дочь брала уроки у матери, училась обращаться с иглами и приучала себя к определённому порядку ремесла,
без которого вышивка закосит и наверняка после стирки сползёт с рубахи. Разговор матери с дочерью был отнюдь
не праздным. Он был важной частью вышивального процесса, даже важнее, чем это можно себе представить. Это
занятие за работой мордовские вышивальщицы называли «выверкой сюжета». Сейчас мы не можем дословно передать
точный ход разговора, но примерно это могло выглядеть так: «А что мне вышить, мама, по краю рукава? Я хочу
вышить большую свиную голову». – «Нет, дочка, ты вышей среднюю свиную голову, а по краю прошей каёмочку из
веток ёлки». Или мог быть и другой сюжет: «Никогда, дочка, не вышивай на рубахе мужицкую бороду и усов не
вышивай тоже!» – «Почему, мама?» – «У отца твоего борода была с узором молодой сосенки, усы, как завитки у
берёзы… вышила я их на свадебный панар красным и зелёным, от рубахи весной веяло… а осенью война началась.
На той войне отец твой и остался». |
Много ходит легенд о мордовских вышивальщицах, которые украшали свои одежды цветной шерстью и нитями.
Цвета, в которые они были окрашены, разгадать никто не может. Рецепты красок мастерицы хранили в большом секрете.
Да если бы кто и знал бы их, то вряд ли принял бы всерьёз то, что для цвета, например, апрельского мордовского
утра нужно было взять слюну молодого зайца и растёртый пяткой незамужней девушки лист подорожника, добавить
истолчённый беличий ус, собрать росу третьего после полной луны утра и варить зелёного студня, потом лить
сквозь сито и красить свежим веником шерстяную пряжу и нитки.
Сколько бы ещё могли рассказать нам шишки и жёлуди с деревьев, которые не так давно стояли в мордовских лесах,
сколько ещё не досказали узоры и вышивки на мордовских одеждах, сколько невыговоренных слов и недопетых песен…
Много, а жаль. |
|
На этой фотографии молодые мордовские девушки празднуют окончание всеобщего вышивального месяца, который с
большим успехом закончился, дав селу с дюжину искусно сшитых и украшенных праздничных одежд. Праздник увенчался
накрытым столом, где обязательно присутствуют мордовский медовый блин, лепёшки, испечённые на яблочном соке
(мордовские конфеты), и пресная похлёбка из пестроухого зайца.
|
|
