В 1937-м мою прабабушку как жену «врага народа» отправили в мордовские лагеря. Отбывала вместе с жёнами Тухачевского и Якира, реабилитирована в 1943-м. И если бы не прискорбные изгибы нашей истории, я, наверное, никогда бы не узнал, что есть на свете такая страна – Мордовия. Гигантский заповедник, иронией судьбы и волей советской власти превращённый в зону. Лай сторожевых псов на утренней перекличке, ежедневная баланда, кромешная промозглая неизвестность. По чужим рассказам судя, мордовские лагеря отличались нечеловечески жёстким режимом, который, помимо людской ненависти, отягчался морозами. Мои, вернувшись домой, об этом умалчивали, или это детская память затёрла ненужное.

По свидетельству словарей, мордовский заповедник, состоящий преимущественно из леса, занимает 1,4 общей территории. Есть, где скрыться, но также есть, где пропасть. Лагерь ли, заповедник, в обоих случаях перед нами страна таинственная, хранящая свои секреты на протяжении многих столетий. Лес, непроницаемым частоколом отгородивший таинственный заповедник времени, где, собственно, времени нет. А есть лишь некое почти неуловимое, первородное, циклическое движение внутрь, и наружу, и снова внутрь.

Страна дремучих лесов, дикого мёда и картофеля. Откуда картофель? Мордовский. Значит, хороший. Розовый, удлинённый… Разваристый, но не рассыпающийся в мелкую крахмальную труху. Ещё ругали в детстве «мордвин лопоухий». Значит, есть такая земля, где лопоухие круглолицые мордвины картошку выращивают. А мы, степняки, наяриваем за милую душу, с устатку сковородочку под сто пятьдесят.

И это потом уже финно-угорская мифология с изобилием женских духов-покровителей, держательниц леса и тёмных лесных водоёмов. И, как живые воплощения оной, мордовские бабушки в национальных ушастых уборах, звенящих бесчисленными серебряными подвесками. Подвески – царского ещё чекана монеты с припаянными кустарно проушинами. Ряды стеклянных бус на картофельного цвета шеях, броские вышивки. И каменная непроницаемость взгляда, перед которой все пирамиды и сфинксы есть не более чем мусор в ремени, так, наносное. Смотришь в их лица, а они смотрят себе насквозь. И всё им понятно… В Мордовии время течёт медленно, как тягучий мордовский мёд. Засасывает, как осеннюю муху.

И нам, вроде бы, всё понятно. Заселили предки мордвы Поволжье в раннем железном веке. Может, и раньше, но история об этом умалчивает, ибо ближайшие ветреные соседи сарматы книжек не писали…

И как начали жить, так и жили, невзирая на периодические смены политрежимов. Хранили язык от пришлых, секреты деревянного зодчества, то, что отражает самостийность народного уклада и стыдливо именуется теперь словом культура. Оттого и скульптура С.Д. Эрьзи словно вышла сама собой из узловатых древесных корней. И ученики его плоть от плоти земли мордовской, потаённой, лишь иногда слегка проступающей наружу. Клубни культуры.

Саша Соколов в своём бессмертном срифмовал:

Не ведаю, рад ли нынешний эрзя цикорию, но поиски корней неизбежно заставляют нас почувствовать себя эрзацем.