Тогда как раз была война Черногории с Турцией, и многие отправлялись добровольцами на Балканский полуостров.

В Саратове был организован сбор пожертвований в пользу братьев славян, и я тоже по почину отца решил пожертвовать на общеславянское дело свой романовский полушубочек, из которого начал уже вырастать. Мама завязала полушубок в свой платок, и я двинулся сдавать его в место назначения.

Принимали пожертвования на Театральной площади. Какая-то дама приняла от меня узелок и выдала квитанцию, но очень удивилась, когда я горько расплакался. Расплакался же я от того, что вместе с полушубком в груду пожертвований положили и мамин платок. Напрасно объяснял я, что платок подлежит возвращению, его так и не вернули...

Помню первые транспорты раненых в лазарет на Полтавской площади. При отмеченной уже неоднократно мною чисто обывательской жадности саратовцев ко всякого рода зрелищам, понятно, что такие события, как привоз раненых, собирали несметные толпы.

Особенное стечение любопытных вызвало прибытие пленных турок. В один миг были забыты все рассказы про зверства башибузуков, и российский человек тотчас же начал проявлять свое традиционное отношение к «несчастным», и эти несчастные с некоторой долей восточной хитрости таким отношением немедленно воспользовались.

Особенно, помню, многих из простонародья трогало то обстоятельство, что турки не выносят махорки, а должны обязательно курить лёгкий табак. И, Боже мой, сколько в этот первый день передали пленным осьмушек и четвёрток хорошего табаку и пачек папиросной бумаги! Случилось прибытие турок в яблочно-арбузный сезон, и мои сограждане открыли настоящую бомбардировку Красных казарм, бросая в окна вместо бомб яблоки и другие фрукты, ловко подхватываемые на лету заключёнными.

Впрочем, заключёнными пленных назвать было нельзя: они свободно ходили по городу и особенно по базару, где сердобольные торговки охотно и в изобилии снабжали их всякой зеленью и калачом, так как оказалось, что нежный турецкий организм так же плохо переносит чёрный хлеб, как и махорку.

В отношении пленных офицеров предупредительность саратовского бомонда шла ещё дальше, и тогдашняя скандальная хроника сильно обогатилась пикантными анекдотами про местных дам.

По-видимому, благожелательность между победителями и побеждёнными была взаимная: недаром многие из турок навсегда остались в Саратове, перекрестились, переженились, и теперь их дети и внуки, чай, уже и забыли о своем нерусском происхождении.

Бытовые следы войны в течение ряда лет сказывались в том, что 90% дворняжек в городе и в деревнях носили вместо исконно русских кличек, вроде Шарика, Волчка и т. д., имена, свидетельствующие о некотором презрении к побеждённому врагу, как-то: Турка, Султанка, Османка, Мухтарка и т. д.

Как это ни странно, но последняя война и революция как будто не отразились на собачьей ономастике. По крайней мере, я не встретил ещё ни одного Вильгемки, и меня не облаял ни один Буржуй (в 1928 году в Аркадакском лесничестве всё же встретился пёс Чемберленка).