вступительная заметка L. L., пожелавшего сохранить инкогнито
Автор «Бактериады» – талантливый учёный, одна из первых русских женщин-микробиологов, Л.М. ГОРОВИЦ-ВЛАСОВА.
Любовь Михайловна Горовиц родилась в 1879 году в Бердичеве. Окончив Одесскую гимназию и вооружившись
рекомендательным письмом от микробиолога Я.Ю. Бардаха, уехала поступать на естественнонаучное отделение Парижского
университета. К ней благоволил работавший в Пастеровском институте Мечников, который, впрочем, будучи человеком старой
закалки, смотрел на перспективы женщины в науке не без скептицизма: «И.И. любил незлобиво подтрунить над женской эмансипацией
и как-то даже уверял меня, что крольчиха в его лаборатории оставила без ухода (или, даже, кажется, съела) выводок крольчат,
чтобы иметь возможность посвятить себя выспренным задачам духа. Я с жаром протестовала, доказывая, что женщины новой формации
будут лучше и разумнее любить своих детей, чем их прабабушки».
В 1902 году после защиты диссертации Горовиц вернулась в Россию, где, подтвердив звание на экзамене в Харькове, работала
сперва при Обуховской больнице в Петербурге, потом земским врачом в Новгородской губернии, а после – в столичном Институте
экспериментальной медицины. В 1906 году она вышла замуж за метеоролога Власова, получив аристократическую добавку к
фамилии и неудачный опыт; вскоре они разошлись. С 1911 года она была заведующей бактериологической лабораторией Петербургской
фильтро-озонной станции, и в этой должности её застали события 1917 года. Здесь советские историографы вынужденно опускали
глаза и бубнили что-то вроде «Л.М. Горовиц-Власова была вынуждена оставить Петроград и переехать в Оренбург». На самом деле
всё было не совсем так. Отношение к узурпаторам власти Л.М. определила для себя ещё в 1918 году, после зверского убийства
Шингарева и Кокошкина (с первым из них она была связана долгим знакомством). В речи, произнесённой на траурном заседании
в Союзе Петербургских врачей, она говорила: «Не при свете дня, не пред лицом народа пришла развязка: глухой ночью в
священную ограду обители страдания, к постели спящего, больного человека пришли звери в человеческом образе, тёмные и
страшные существа, отмеченные печатью Каина».
Вероятно, с этого момента она оказалась под наблюдением злопамятных борцов
за народное счастье; четыре года спустя им представился удачный случай отомстить. В мае 1922 года проходит 2-й Всероссийский
съезд врачей; наша героиня присутствует на нём в качестве депутата от Петрограда. Тем временем большевики, готовящие большой
процесс над эсерами, вглядываются в выступающих на съезде врачей с плотоядным любопытством. Пока Л.М. говорила о том, что
«русские врачи не могут с закрытыми глазами в порядке безмолвного подчинения принять все взгляды и методы пролетарской власти»,
упомянутая власть готовила секретное постановление: «а) Общие меры, вызванные съездом врачей, отложить до конца
эсеровского процесса. б) Вопрос об аресте некоторого числа врачей, который необходимо произвести немедленно, передать
в комиссию т. Уншлихта, Курского и Каменева <...> в) Предложить ГПУ внимательнейшим образом следить за поведением врачей
и др. интеллигентских группировок во время процесса эсеров и не допускать никаких демонстраций, речей и т.п.».
Упомянутый в тексте И.С. Уншлихт составил докладную записку, где, в частности, предложил «за использование своего
положения делегатов съезда для антисоветской агитации, рассчитанной на подрыв доверия к Соввласти в момент внешних
затруднений, выслать в административном порядке в голодающие губернии, предпочтительно в Оренбургскую губ.,
Киргизию и Туркестан, представив им недельный срок на ликвидацию, нижеследующих врачей» - среди перечисленных
одиннадцати фамилий значится и Горовиц-Власова. В результате (времена стояли ещё вегетариянские) она была на два
года выслана в Оренбург, где со своей обычной энергией организовала краевую лабораторию, а позже –
санитарно-бактериологический институт. В 1925 году она получает место на кафедре Днепропетровского медицинского института,
4 года спустя возвращается в Ленинград. В 1937 году она заболела тяжёлым психическим расстройством, а в 1941 умерла.
Значение её научного наследия (венчаемого «Определителем бактерий» 1933 года) мы вряд ли способны оценить; что же касается
поэзии, то, похоже, «Бактериада» и напечатанные одновременно с ней в 1914 году четыре лирических стихотворения были её
единственным опытом в этой области.
|
ПЕСНЬ 1
Муза, воспой чудеса сокровенного мира, который,
Скрытый от смертного ока, пространство собой наполняет –
Реки, леса и поля, и могучее царство Нептуна,
Мрачные тени Аида и горную высь Олимпийцев,
Воздух, где веет Зефир и свирепствует сила Борея,
Самое тело людей, сотворённых по воле Сатурна,
Всё укрывает в себе мириады чудесных бактерий.
Долго они оставались совсем неизвестными смертным.
Царство Зевеса сменило блаженное время Сатурна.
Самые боги исчезли по воле безжалостной Мойры,
Царства свергались во прах, вместо них возникали другие,
– В тщетном стремлении к свету катились века за веками –
Смертным по-прежнему тайною мир оставался микробов.
Правда, в семнадцатом веке, уже Loevenhuck богоравный,
Мудрый голландский учёный, при помощи стёкол чудесных,
Первый узрел их и миру поведал великую тайну –
Есть бесконечность в великом, но есть бесконечность и в малом.
Muller, Lamarck, Ehrenberg и другие герои науки
Также не раз созерцали бацилл, спирохет, вибрионов...
Всё же они оставались для смертных загадкою Сфинкса.
Тут-то средь праха детей появился Pasteur богоравный.
Был его гений научный могуч как десница Геракла,
Ум его быстр и отважен, как сам Ахиллес быстроногий,
Доблестью славный своею средь пышнопоножных Ахеян.
Муза, напомни деянья премудрого мужа Pasteur’а,
Вспомни работы его о чудесном процессе броженья,
О произвольном рожденьи, болезнях червей шелковичных,
Язве сибирской, и помни, что в этом божественном духе
Мысль зародилась впервые о роли бактерий в болезнях,
Тем, чем бы был для Ахеян сам пастырь племён Агамемнон,
Если б он был хитроумней Улисса, отважней Ахилла,
Тем был премудрый Pasteur богоравный для нашей науки.
|
ПЕСНЬ IV
Многоразличны черты у бессмертной семьи Олимпийцев –
Полон величия облик у тучегонителя Зевса,
Юной отвагою дышат черты молодого Гермеса,
Мрачный Гефест хромоногий угрюмо глядит исподлобья,
Ярко блестит Афродита своей красотой лучезарной,
Так же различен и облик у видов различных бактерий.
Виды одни шаровидны, как лик серебристой Дианы,
Тихо глядящей с небес на Эндимиона в покое,
Кокками их называют, и все они схожи друг с другом,
Так, как в Нептуновом царстве шумящие волны похожи.
Кокки иные всегда одиноко и мрачно блуждают,
Так, как чуждаясь друг друга, циклопы живут по пещерам.
Сколь умиляет, напротив, отрадный пример диплококков:
Словно Пирам и Тисбе, прилепившись навеки друг к другу,
Вместе живут они век свой, и вместе они умирают,
Мирно прожив свою жизнь, не ища и не зная разлуки.
Смертным же, волею Мойры, отказано в радости этой.
Кокки иные живут многочисленной дружной семьёю,
Часто они образуют красивые группы, как гроздья,
Те, что венчают чело богоравного сына Семелы.
Стафилококками их называют учёные люди.
Коккам другим суждено походить на жестокие цепи,
Коими грозный Зевес, и людей, и богов повелитель,
В гневе своём беспощадном к скале приковал Прометея.
Их стрептококки названье, и целою цепью болезней
Бедное смертное племя к страданью они приковали.
Часто из скромных бацилл вырастают длиннейшие нити,
Нити, порою прямые, как стрелы могучего Феба,
Или волнистые, словно медузы, – ужасные змеи,
Или такие, как ветви дерев многошумного леса.
Виды другие, напротив, – бациллами их называют –
Палочек облик имеют. Одни грациозны и тонки,
Как синегнойный бацилл, флюоренценс – бацилл дифтерита,
Многие ж виды бацилл неуклюжи и толсты бывают,
Словно весёлый Силен, воспитавший прекрасного Вакха.
|
ПЕСНЬ V
Муза, воспой патогенных из группы Bacterium coli,
Кои бесчисленной ратью толпятся вкруг смертнорождённых
Так, как вокруг Илиона толпа кораблей Мирмидонских,
Гибель несущая Трое и скорбному дому Приама.
Самый Bacterium coli наименее прочих опасен –
Чуть только смертнорождённый узрит Аполлона сиянье,
Тотчас Bacterium coli в его проникает кишечник,
С ним неразлучным бывает, пока, по велению Мойры,
Мрачная Атропос быстро нить жизни его перережет.
В тёмных глубинах кишечных они размножаются быстро
И, покидая свое обиталище, сотнями тысяч
В почву, и в воздух, и в воды – повсюду они проникают.
Если в воде или в почве узрит его смертного око,
В нём оно вестника видит, гласящего близость фекалий.
Многие дивные свойства его отличают от видов,
С коими свойства другие Bacterium coli сближают –
Так, когда мать-Афродита являлася сыну-Энею,
Смертной принявши черты и во всём уподобившись смертной,
Дивной походкой её обозначилась тайна богини.
Так и Bacterium coli по внешнему виду подобен
Многим и многим видам, обитающим воды и воздух –
Стоит однако его прорастить на питательных средах,
Кои содержат маннит или сладостный сахар молочный,
Тотчас же в недрах среды порождаются некие газы,
Вверх устремляются бурно, как пена валов многошумных,
Кои рядами встают на поверхности грозного моря –
В недрах среды углеводной свершается тайна броженья,
Если ж Bacterium coli в среде содержащей пептоны,
Рок развиваться судил, то и здесь он не сможет укрыться –
Быстро его выдаёт и наличность, и запах индола…
Многое можно б ещё рассказать о Bacterium coli,
Вечном товарище смертных, рождённых по воле Зевеса.
ПЕСНЬ ПОСЛЕДНЯЯ
Если, ведомое Марсом, вторгается грозное войско
В край чужеземных народов, не знавших убийственной брани,
Тотчас они собирают в несчастьи последние силы,
Чтобы из милой отчизны прогнать неприятеля злого.
Долго средь них остаётся о грозном нашествии память,
Долго не могут они возвратиться к былому покою,
Но закалённым в боях уж неведомо чувство боязни.
То ж с организмом бывает, узнавшим инфекцию злую –
Он остаётся иммунным, и если агент патогенный
Снова проникнуть дерзает в его заповедные недра,
Тотчас же против него ополчаются грозные силы –
К ним авангардом несётся могучая рать фагоцитов,
Кои, себя забывая, навстречу опасности грозной
Первыми всюду стремятся, сражаясь за общее благо,
Чтобы врага одолеть или доблестной смертью погибнуть.
Долго их славная роль оставалась неведомой смертным.
Мечников первый поведал про подвиги скромных героев,
Сих фагоцитов чудесных, поборников общего блага.
Им помогают немало в борьбе роковой опсонины
Кои лишают врага дерзновенного всякой отваги.
Новых и новых борцов организм высылает иммунный –
Агглютинины идут, превращая в недвижные кучи
Толпы врагов, за минуту кипевших отвагой и мощью,
Грозно лизины идут, комплемент призывая с собою, –
Сам он бессилен в борьбе, но несёт драгоценную помощь.
Тотчас бледнеть начинают враги, уподобившись тени,
Тихо бледнеют и тают, бесславную гибель приемля.
Чудны явления, кои свершаются в теле иммунном,
Кои сумели прозреть гениально пытливые очи.
Полно великих чудес беспредельное царство бактерий
Кои, невидимы глазу, без устали жизнь созидают,
Или же гибель несут. – Но победная сила науки
Их постепенно лишает возможности сеять страданье.
Слава священной науке, к богам приближающей смертных.
|
|
