splash page contents

ГЕНОМ БУРАТИНО
Андрей ВАГАНОВ
Насколько могу припомнить себя в самом нежном возрасте,
– по крайней мере с того момента, когда я узнал историю про деревянного человечка Буратино,
сделанного из полена, – меня больше всего во всей этой истории интриговал один вопрос:
а полено-то – откуда взялось?
АЛХИМИЧЕСКИЙ ПИНОККИО
Ни Карло Коллоди (1826–1890), написавший легендарную уже сказку «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы», ни граф Алексей Толстой, создавший не менее легендарный русский клон Пиноккио – Буратино («Золотой Ключик, или Приключения Буратино», 1935), ничего не сообщают по этому поводу. Почти ничего.
«Жил-был кусок дерева. То было не какое-нибудь благородное дерево, а самое обыкновенное полено, из тех, которыми в зимнюю пору топят печи и камины, чтобы обогреть комнату. Не знаю уж, какими путями, но в один прекрасный день этот кусок дерева оказался в мастерской старого столяра», – вот и всё, что пишет по этому поводу Коллоди.
Не добавляет информации по этому детскому вопросу и Толстой: «Давным-давно в городке на берегу Средиземного моря жил старый столяр Джузеппе, по прозванию Сизый Нос. Однажды ему попалось под руку полено, обыкновенное полено для топки очага в зимнее время».
«Буратино» в переводе с итальянского – «деревянная кукла». Но какой породы, всё-таки, дерево?! Никакой информации о свойствах полена, из которого был выструган Пиноккио/Буратино, мы не найдём в текстах двух великих сказок. Руки у нас развязаны, и мы начинаем вольное моделирование ситуации.
И самая очевидная аналогия, которая напрашивается, – алхимическое прочтение истории Деревянной Куклы. Не мне первому такая мысль пришла в голову, у такого способа интерпретации есть уже своя история.
«Честно говоря, имеет смысл перечитать в алхимическом ключе Историю Буратино, иначе говоря, Приключения Пиноккио, каковая довольно длинна метафор и символов, типичных для Алхимии и описаний Великого Делания. Не говоря уже о том, что Коллоди не был чужд вполне определённого способа видения», – призывает генуэзец Джаммария Гонелла, современный наследник знаменитой неаполитанской магико-алхимической традиции1. Полено, из которого выструган Пиноккио, – это, согласно Джаммария, «Prima Materia, или природное Древо Жизни». Соответственно, сам Пиноккио – «антропоморфный орешек – носитель идеи; «сырой» Камень (Lapis) алхимиков, предмет Делания, «гомункул»…»2.
В общем-то, ничего удивительного в таком (магическом) прочтении нет. Российский философ Виктор Визгин недаром отмечает: «Можно… с уверенностью сказать, что алхимическое мышление, язык и воображение представляют собой устойчивые ментальные структуры, способные к реанимации в ответ на новые вызовы социокультурного и психологического плана»3.
Поэтому, не менее интересно поискать естественнонаучные и естественноисторические мотивы в истории Деревянной Куклы.
ПАПА КАРЛО – ДЕМИУРГ
Прежде всего, обратим внимание на то, что можно зафиксировать вполне определённый исторический отрезок, в который могла произойти вся эта история с Пиноккио: XVI – начало XVIII века. И дело тут вот в чём.
«Вплоть до эпохи Возрождения акушерство являлось скорее частью примитивной народной медицины, чем серьёзной медицинской наукой, – отмечает профессор Кембриджского университета Джозеф Нидхэм в своём классическом труде «История эмбриологии». – Это был один из моментов того движения к усовершенствованию акушерства, которое нашло своё выражение в «De Generatione» Гарвея и «De Formatione Pulli» Мальпиги и кульминационным пунктом которого было знаменитое появление мужчин – повивальных бабок в XVIII веке»4.
Есть и ещё один исторический факт, который оправдывает выстраиваемые нами аналогии. Хирурги (анатомы) и повивальные бабки, начиная с античности и до периода описываемых в «Приключениях Пиноккио» событий, оставались в одной социальной группе вместе с живописцами, сапожниками и плотниками (sic!).
Кто такие Джеппетто (и его толстовский клон – папа Карло), как не повивальные бабки Деревянной Куклы! Даже стадии появления (про-явления) Пиноккио из куска дерева под резцом мастера Джеппетто напоминают заурядный эпизод из акушерской практики – появление младенца.
«Сначала он сделал ему волосы, потом лоб и наконец глаза.
Когда глаза были готовы, он заметил – представьте себе его удивление! – что они моргают и в упор глядят на него…
Покончив с глазами, он сделал нос. Как только нос был готов, он начал расти и рос и рос, пока за несколько минут не стал таким носищем, что просто конца-краю ему не было. (Подробность, которую нельзя трактовать никак иначе, как явную мутацию – А.В.)...
Оставив нос в покое, он принялся за рот.
Рот был ещё не вполне готов, а уже начал смеяться и корчить насмешливые рожи…
– Перестань смеяться! – сказал Джеппетто раздражённо…
Рот сразу же перестал смеяться, зато высунул длиннющий язык (ещё одна деталь, явно имеющая отношение к мутациям – А.В.).
Джеппетто, не желая портить себе настроение, перестал обращать внимание на все эти странности и продолжал работать. Вслед за ртом он сделал подбородок, затем шею, плечи, туловище и руки…
Теперь следовало вырезать ещё ноги. И лишь только Джеппетто сделал их, как тотчас же получил пинок по носу...
Затем он взял Деревянного Человечка под мышки и поставил на землю, чтобы Пиноккио научился ходить».
По большому счёту, в этом эпизоде нас может, по-настоящему, удивлять только одно обстоятельство – стремительное прохождение всех основных стадий индивидуального развития Пиноккио: от Embryo informatus (ещё без надлежащего внешнего вида, несформировавшийся), то есть полена, до Embryo formatus (принявший надлежащий внешний облик, сформировавшийся). Но и это находит своё рациональное объяснение, если вспомнить некоторые обстоятельства естественноисторического характера. Ведь ещё со времён античности не подвергалось сомнению, что зародыши мужского пола формируются вдвое быстрее, чем зародыши женского пола. И эта уверенность продержалась незыблемо до 1723 года, когда Гелике опроверг её экспериментально.
Опять же, этот факт несколько уточняет для нас и хронологические рамки истории деревянного «наглого мальчишки Пиноккио» – до 1723 года. (Кстати, мы как-то привычно относим Пиноккио к существам мужского пола, хотя вопрос о том, какого пола был этот ребёнок, сам по себе очень интересен и не столь однозначен, и мы коснёмся его в дальнейшем рассмотрении)
Если кому-то кажется, что пафосные заявления адептов Великого Делания не аргумент в нашем исследовании генетической природы Буратино, то можно привести и мнение современного исследователя. Джеймс Элкинс, американский специалист в области визуальных исследований и теории искусства, сравнивает опыт рисования с опытом алхимии.
«Мне нравится это сравнение, – подчёркивает Элкинс. – Самые необычные состояния, которые исследовали алхимики, весьма напоминают те состояния и мысли, которые посещают художников»5.
А разве можно назвать обычной мысль, посетившую голову легендарного средиземноморского умельца-пенсионера Джеппетто: «Я подумал, что неплохо было бы вырезать этакого отменного деревянного человечка. Но это должен быть удивительный деревянный человечек: способный плясать, фехтовать и кувыркаться в воздухе. С этим деревянным человечком я пошёл бы по белу свету и зарабатывал бы себе на кусок хлеба и стаканчик винца. Что вы на это скажете?».
А то и скажем, что здесь мы имеем дело с созданием самого настоящего гомункула, искусственного человека, голема. (Между прочим, в традиции древнееврейской медицины, golem (бесформенная, свёрнутая вещь) – первая стадия развития зародыша, до 1,5 месяцев.) Мысль вполне безумная для того, чтобы отнести Джеппетто к разряду натур, не лишённых художественного дара: «Как только Джеппетто пришёл домой, он без промедления взял свой инструмент и начал вырезать деревянного человечка».
Но прежде Джеппетто вдохнул душу в полено. И сделал он это тоже с помощью особого ритуала – он дал имя будущему гомункулу. Присвоение имени – акт одухотворения.
И, опять, как будто сами собой всплывают исторические свидетельства, которые дают логическое обоснование, соединяющее воедино абсолютно, казалось бы, случайные детали в этой истории про деревянную куклу с человеческой душой. Так, ещё Рене Декарт считал, что бестелесная разумная душа, связанная «со всеми частями тела в совокупности… непосредственно осуществляет свои функции… в очень маленькой железе» (glandula pinealis). В русской анатомической терминологии glandula pinealis – это шишковидная железа (эпифиз).
Общий латинский корень в названии pinealis и в имени Деревянного Человечка – Пиноккио (Pinnochio), слишком очевиден. Но не только в однокоренном созвучии дело. Glandula pinealis, эта маленькая продолговатая горошина размером 1х0,6х0,4 см и весом 0,3 грамма, находясь в самом центре мозга, согласно Декарту, так расположена «над проходом, через который духи передних его полостей сообщаются с духами задней, что малейшие движения в железе могут значительно изменить направление движения этих духов…»6. Остаётся добавить только, что по современным представлениям, glandula pinealis приписывают координирование функций нервной и эндокринной систем, регуляцию биоритмов.
А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?
Надо отдать должное Пиноккио: он очень чётко осознаёт все странности своего появления на свет.
«– Твои родители ещё живы? – осведомился Манджафоко.
– Отец жив. Мать я никогда не знал».
У Алексея Толстого Буратино ещё лучше «подкован» в вопросах своего эмбриогенеза: «У меня никогда не было мамы, синьор. Ах я несчастный!».
Некоторые исследователи находят аналогии с этой алхимической традицией производства гомункулов… в современных биотехнологиях. «Биомедицина как некий обобщённый субъект изобретает и изготовляет человека из сырого природного материала, как папа Карло выстругивал Буратино из полена», – настаивает философ и биолог Павел Тищенко7.
Конечно, средневековые рецепты приготовления гомункулов не идут ни в какое сравнение с современными клеточными и генетическими технологиями. Но интенция – всё та же. И всё та же – изощрённость технологической фантазии homo sapiens.
Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, больше известный как Парацельс (1493-1541), основатель фармакологии, считается и автором классического алхимического рецепта синтеза в лабораторных условиях человекоподобного существа, гомункула. Рецепт этот приводится в его «De Natura Rerum, vol. I» («Трактат о природе вещей», книга I). Любопытный документ!
Человеческое семя оставляют на 40 дней в запаянной колбе «при высшей степени гниения лошадиного желудка (venter eqinus)» до тех пор, пока оно не придёт в движение и колебание; после этого его в течение сорока недель питают так называемым «арканумом (arcanum) человеческой крови». Арканум в алхимии – это нечто скрытое, бестелесное и, к тому же, бессмертное, тайная человеческая жизненная сила.
Но вот, по истечению 40 дней, субстанция в реторте приобретает форму человеческого существа, только прозрачного и бестелесного. С этой прозрачной субстанцией следовало обращаться весьма осторожно, не забывая подпитывать её арканумом ещё 40 недель и держать всё это время в лошадином навозе при неизменной температуре.
Если все условия будут соблюдены, то терпеливый алхимик произведёт на свет человеческое дитя (в некоторых вариантах перевода, например, у Нидхэма, говорится более определённо – мальчика), «как если бы оно было рождено женщиной, только будет оно много меньше. Мы называем такое существо гомункулом».
Вот это, действительно, высокое искусство, а не какая-то там химия или, того хуже, анатомия! И при этом, историки медицины до сих пор с удивлением отмечают, что Парацельс, врач, придумавший термин «спагирия» (извлекаю, собираю) для обозначения раздела химии, посвящённого изучению соединения и разделения веществ, о своих земляках, немецких врачах отзывался более чем иронически: «Немецкие простофили: копаются в дерьме и трупах, а затем разрезают тело на кусочки». Да и саму анатомию он воспринимал не иначе, как «парахимический феномен»8.
И всё же – какого пола будет синтезированное существо? Здесь самое время припомнить некоторые личные обстоятельства жизни Парацельса.
Как сообщает немецкий врач XIX века и биограф Парацельса Франц Гартман, «был ли Парацельс оскоплён в детстве в результате несчастного случая или пьяным солдатом, как гласит предание, или не был – это доподлинно неизвестно». И всё же Гартман, который явно благоговеет перед своим героем, подчёркивает: «Известно, однако, что на его лице не росла борода, и его череп, сохранившийся до наших дней (сочинение Гартмана увидело свет в 1887 году – А.В.), по форме больше напоминает женский, чем мужской. Его всегда рисуют безбородым»9.
Между тем известно, что Парацельс описывал несколько видов гомункулов. Он, в частности, отмечает, что в его время маги и оккультисты делали гомункулов из воска, из земли, из металлов (андроиды).
Один из них очень брутален. Это – плод содомии. Во времена Парацельса, ребёнка, рождённого в результате инцеста, называли «гермафродитом». Алхимики, как отмечает Джеймс Элкинс, использовали и другие обозначения – «ребис» (от res bina – «двойная природа»), «алхимический андрогин» или «магический отпрыск». Впервые, в книге, гермафродит упоминается в 1572 году. И вплоть до XVIII века тема гермафродитизма становится одной из самых интригующих в европейских салонах и анатомических трактатах.
«Замешательство по поводу природы гермафродита частично возникало из-за распространённой в эпоху Возрождения путаницы между полными и неполными гермафродитами, пассивными гомосексуалистами и андрогинами: очень немногие когда-либо видели гермафродитов, и поэтому множились самые разнообразные слухи, касающиеся их анатомии, – даёт нам картинку возрожденческого хаоса в мозгах Джеймс Элкинс. – Чаще всего это был человек с одним телом, но двумя головами. Упоминались также люди с гениталиями обоих полов… и бесполые существа с бесформенными телами»10.
Пиноккио, судя по всему, типичный гермафродит в терминологии возрожденческой науки. Вернее – псевдогермафродит. Ведь себя он, несомненно, ощущает существом мужеского пола, мальчиком.
Но вот с первичными половыми признаками – увы… Фольклорное творчество масс не преминуло обыграть и это обстоятельство. Достаточно вспомнить анекдот «с бородой»:
«Буратино обращается к папе Карло:
- Я собрался жениться…
- Что ж, женись.
- Папа Карло, ну хоть гвоздик прибей!»
Если же говорить кроме шуток, то вся гиперактивность Пиноккио, фактически, направлена на то, чтобы стать «настоящим мальчиком», или, говоря в терминах современной эмбриологии, на то, чтобы расчистить дорогу тестостерону!
* * *
Как оказывается, ничего случайного, даже в самой необузданной фантазии, не бывает. Собственно, и «необузданная фантазия» – это не более, чем метафора. Но интрига, всё-таки, остаётся. Какие ещё коловращения и приключения неживой материи в поисках жизни будут придуманы художниками–алхимиками, столярами–акушерами и писателями–фантастами, а, следовательно, когда-нибудь, и открыты естествоиспытателями, – об этом остаётся только строить догадки.

1 Джаммария. Эта неизвестная Алхимия / Пер. с итал. Глеба Бутузова. – Москва–Воронеж: TERRA FOLIATA, 2011. – 256 c. (С. 151)
2 Там же, С. 181, 182
3 Визгин В.П. Научная революция в химии: факторы запаздывания // Вопросы истории естествознания и техники. – 1993. – №1. – С. 7–8.
4 Нидхэм, Джозеф. История эмбриологии / Пер. с англ. А.В. Юдиной. – М.: Государственное издательство Иностранной литературы, 1947. – 342 с. (С. 19).
5 Элкинс, Дж. Исследуя визуальный мир / Пер. с англ. – Вильнюс: ЕГУ (Европейский гуманитарный университет), 2010. – 534 с. (С. 55-56)
6 Цитаты из Декарта приводятся по изданию: Дмитриев И.С. Неизвестный Ньютон. Силуэт на фоне эпохи: Научное издание. – СПб.: Алетейя, 1999. – 784 с. (С. 122)
7 Тищенко Б.П. Био-власть в эпоху биотехнологий / М.: Институт философии РАН, 2001. – 177 с. (С. 36-37)
8 Колесников Л.Л., Этинген Л.Е. Мёртвые учат живых – М.: Статус Дизайн, 2010. – 211 с. (С. 24)
9 Гартман Франц. Жизнь Парацельса и сущность его учения / Пер. с англ.. – М.: Культурный центр «Новый Акрополь», 2009. – 272 с. (С. 26-27)
10 Элкинс, указ. соч., С. 62-63
splash page contents