Вопрос об отношениях человека и техники всегда волновал философов. Как известно, древние не выделяли специфики технэ, обозначая этим словом как технические феномены, так и продукты ремесла. Вспомним, что у Платона именно ремесленники являются главными обладателями технэ. Таким образом, именно человек тогда являлся носителем технэ, и вопрос об отчуждении человека и техники не стоял вовсе. Это отчуждение, как и возникновение технофобии, появилось лишь в Новом времени.

Современная философия всё чаще освобождается от поверхностного гуманизма, которым питается любая технофобия, и пытается по-новому взглянуть на вопрос отношения человека и машины.

Понятие «протез», которое разрабатывается французским философом Бернаром Стиглером (родился в 1952), по-новому освещает отношения человека и техники.

Конечно, «протез» Стиглера не следует отождествлять с медицинским оборудованием, медицинской практикой замены утраченных навсегда частей тела или органов, хотя, пожалуй, стиглеровское определение протеза может включить в себя и протезы в общепринятом смысле, ведь это определение очень широко. Скажем пока, что под протезом Стиглер понимает любой технический объект, который внешен человеческому телу.

Определение протеза у Стиглера обращается к двум значениям греческого префикса pro- , апеллируя тем самым к двум способам, каким технические объекты предшествуют человеческому существу. С одной стороны, они предшествуют ему в пространстве, располагаясь перед ним, служа продолжением человеческого тела, его буквальным физическим продолжением. С другой стороны, – они предшествуют ему во времени, предвосхищая появление человека в качестве такового, являясь условием его физического и телесного появления.

Следовательно, есть два движения, которые характеризуют логику протезов, – от протеза к живой материи (интериоризация) и от живой материи к протезу (экстериоризация).

Что касается экстериоризации. С одной стороны, функция протезов состоит в том, чтобы экстериоризировать, продолжать вовне ту или иную человеческую способность – как физическую, так и ментальную.

В этом смысле протезы – это всего лишь средства, которые сохраняют экстериорность по отношению к человеческому телу. Функция экстериоризации оказывается существенной для протеза.

Согласно Стиглеру, человек является человеком в той мере, в какой он выходит, «выставляется вне себя» в своих протезах. До этой экстериоризации человека не существует.

Теперь о функции интериоризации. С этой стороны протез, как говорит Стиглер, «не является простым продолжением человеческого тела, он является конституированием этого тела в качестве человеческого».

Можно сказать, что не только человек обладает технэ, но и технэ обладает человеком.

Стиглер заимствует и развивает идею Протагора, изложенную в одноимённом платоновском диалоге. Согласно этой идее, появление «технэ» обязано своим появлением некоему изначальному недостатку человека, который при помощи протезов пытается восполнить его.

Появление человека связывается с изначальным недостатком, который есть начало как недостаток. Вспомним, что руссоистская доктрина выхода человека из естественного состояния предстаёт калькой с легенды о потерянном Рае. Когда Руссо говорит о выходе из естественного состояния, он представляет себе этого выходящего человека по образцу современного – он наделён той же физической конституцией и теми же ментальными способностями.

На самом деле, считает Стиглер вопреки руссоистской доктрине, человек не появляется готовым, он эволюционирует одновременно со своими инструментами и посредством самой эволюции своих инструментов. Процесс антропогенеза стал возможным благодаря первым протезам – элементарным орудиям труда.

Как напоминает Стиглер, здесь мы сталкиваемся с парадоксом: если мы говорим о протезах, мы должны говорить об экстериоризации, как будто бы внутреннее предшествовало внешнему; на деле, само внутреннее конституируется в процессе экстериоризации.

В концепции антропогенеза у французского антрополога Андре Леруа-Гурана, к которому апеллирует Стиглер, появление человека изначально и неразрывно связано с появлением техники.

Любой искусственный объект из тех, что окружают человека, является протезом. По сути дела протез – это чисто материальный, технический объект. Удаление между протезом и живой материей является максимальным.

Эффект действия протеза на человека является физическим – это ощутимый эффект, который заставляет эволюционировать человека антропологически. Если следует указать на образец протеза, то им будет кремневое орудие, которое, по сути, является примитивным инструментом и неорганической материей, чьё удаление от живой материи является абсолютным... Живые тела и протетические объекты составляют две противоположности, которые сближаются. Кремневые орудия образуют пару с субстанцией наиболее тонкой, наиболее имматериальной, органической материей по преимуществу, которой является кора головного мозга. Связка кора головного мозга/ кремний (материя живая/материя инертная) является принципом, парадигмой протетических отношений. Обратимся к Стиглеру: «В этот период, после появления неоантропа, вырабатывается связь коры головного мозга и кремния, материи живой и материи неживой, где вырабатывается двойная пластичность, где твёрдость минеральной материи придаёт форму и одновременно формируется сама. Придаёт форму духовной не-материи, которая также является материей, способом существования, отличным от материи. Антропогенез сделал возможным эту связь, и эта связь, в то же время, является причиной антропогенеза».

Связь, о которой говорит Стиглер, отличается от отношений между человеком и техникой, о которых говорит Вальтер Беньямин в работе «Произведение искусства в век технической воспроизводимости», а именно от «иннервации». Беньямин выстраивает следующую параллель – он сравнивает, с одной стороны, работу художника, её влияние на зрителя, с влиянием шамана на больного. С другой стороны влияние на человека новых средств искусства, – таких как кино, обладающих технической воспроизводимостью – он сравнивает с воздействием хирурга на больного.

Аппараты производят, согласно Беньямину, некое вторжение в ткань человеческой чувственности, которое он называет «иннервацией»: «Если в искусстве реальность выказывает свой аспект, свободный от аппаратов, то кино, напротив, производит максимально интенсивное проникновение реальности аппаратами». По Беньямину, воздействие традиционного объекта искусства на человека можно сравнить с воздействием шамана, который лечит больного наложением рук, тогда как новые виды искусств, такие как кино, действуют на зрителя по образцу хирурга, который непосредственно вмешивается в живую ткань. Аппарат непосредственно вмешивается в человеческую чувственность, меняет её, учит человека видеть.

Воздействие же протеза на человека предстаёт как ещё более интенсивное. Речь более не идёт об эволюции чувственности. При таком воздействии человек эволюционирует физически. Дистанция между телом и протезом является минимальной. Протез непосредственно формирует человека.

В этой связи – чтобы понять соотношение иннервации и действия протеза, – нужно сказать об одном отличии в интерпретации функции руки у Беньямина и у Андре Леруа-Гурана. Мы имеем дело с двумя типами связи между рукой и техническим объектом.

В первом типе связи (Беньямин) рука, производя видимый объект, который отделяется от неё, иннервирует зрителя. Рука выступает здесь условием зрения, поскольку она производит объект, который способен быть увиденным. Иными словами, рука учит видеть. Мы имеем дело с некоей цепью, которую составляют три элемента: рука, видимый объект и зрение. Зрение всегда опосредовано технической деятельностью руки. То, что производит рука, – произведённое, а впоследствии произведение, – выполняет работу, которую можно назвать сенсибилизацией – работой по производству чувствования. Отделение видимого объекта, который произведён рукой, его независимость по отношению к человеческому телу играет очень важную роль – оно производит своего рода разделение в сфере чистой чувственности, заставляет её разделяться саму с собой, что невозможно в случаях с касанием, осязанием или вкусом.

Дистанция, которая разделяет предмет и глаз, необходима для того, чтобы покинуть царство чистой чувственности, чтобы привнести туда элемент рефлексии. Этот раскол чистой чувственности, это разделение с собой, эта некая реприза самого себя как определённый процесс получает от Беньямина название «мимесиса» (Жан-Луи Деотт предлагает называть его «изначальным мимесисом», чтобы отличать его от аристотелевского мимесиса как акта репрезентации). Это функция руки в процессе иннервации.

Во втором типе связи (Леруа-Гуран), напротив, именно инструмент является условием руки, то есть не рука является условием зрения, условием разделения чистой чувственности с собой, а инструмент выступает условием физической эволюции человека.

Роль физического контакта здесь крайне важна. Именно при контакте с протезом рука начинает эволюционировать. Сам этот контакт достаточен для того, чтобы длительный процесс антропогенеза начался.

Таким образом, цепь здесь состоит только из двух элементов – есть только рука и инструмент, который находится в непосредственном контакте с ней. Не существует того среднего термина, которым являлось у Беньямина произведение. И не существует этой отстранённости, которая характеризуют иннервацию. Разделение субъекта с самим собой происходит непосредственно в силу контакта с инструментом. Связь между рукой и техническим объектом является взаимной, но непосредственной.