Теоретические и практические попытки произвести прозрачного человека, в целом, уходят в далёкое прошлое, однако ближайшие движения в эту сторону,
вероятно, следует датировать эпохой западноевропейского христианского Средневековья. Конечно, отцов-инквизиторов слабо интересовало устройство
человеческого тела, но они прекрасно знали, куда следует нажать, чтобы заставить его запеть соловьём. Выворачивая перед Богом и Церковью собственную душу,
средневековый человек преследовал, однако, высшую цель: улучшить, насколько это вообще возможно, собственное загробное существование. Если принять
это во внимание, насколько трогательно звучит признание Августина Аврелия в том, что: «Я (то есть он, Августин – С.Т.) воровал из родительской кладовой
и со стола от обжорства или чтобы иметь чем заплатить мальчикам, продававшим мне свои игрушки, хотя для них они были такой же радостью, как и для меня».
Прошло несколько сотен лет, и пороки стали добродетелями, ибо тот, кто с детства продаёт и покупает, будет и далее продавать и покупать. Впрочем,
не об этом речь. Когда душа человека ушла туда, куда представлял себе Августин, на её месте воцарился освобождённый Декартом разум. Отныне человека
стало представлять чистое, абстрактное cogito, фактически отрешённое от всего «человеческого, слишком человеческого», включая детское, женское, безумное,
преступное и, наконец, дикарское.
В 1895 году Вильгельм Рентген открыл Х-лучи, которые проникали сквозь многие непрозрачные материалы, не отражались, не преломлялись и засвечивали
фото-пластины. С проникновением рентгеновской трубки в область медицины, с непрозрачностью человеческого тела также было покончено. А что же разум?
Примерно с середины XIX века разум постепенно оставляет человека, уступая место воле к власти, классовым интересам и бессознательному. Обнаружение
всех этих не слишком прозрачных инстанций привело к очередным попыткам исчерпать тайну и обнажить реальность как таковую. Теперь в борьбу за
прозрачность помимо литературы и фотографии вступает кинематограф (кстати, изобретённый братьями Люмьерами также в 1895 году).
Характеризуя новую исповедальность, Герман Гессе назвал рубеж XIX-XX веков «эпохой фельетонов» и обозначил содержание её произведений так:
«Излюбленным содержанием таких сочинений были анекдоты из жизни знаменитых мужчин и женщин и их переписка, озаглавлены они бывали, например,
«Фридрих Ницше и дамская мода шестидесятых-семидесятых годов XIX века», или «Любимые блюда композитора Россини», или «Роль болонки в жизни великих
куртизанок» и тому подобным образом».
В 1925 году «Краткое жизнеописание» Германа Гессе, казалось бы, ставит точку на исповедальном жанре литературы, открывая одновременно возможность
для любого рода манипуляций письменной биографией, однако это уже никого не останавливает.
В ХХ веке проклятье Рентгена обрушивается на европейскую и американскую культуры с новой силой: стремление к телесной и душевной прозрачности становится
здесь повсеместным. Со второй половины XX столетия наступает эпоха тотальной демонстрации, овнешнения внутреннего.
Ежегодные прохождения через рентгеновский кабинет дополняются бесчисленными прощупываниями, прослушиваниями, прозваниваниями. Повседневная приватная
жизнь оживляется всеобщим подсматриванием и непрерывным проговариванием ежесекундных душевных переживаний. Существование превращается в реалити-шоу,
конца и края которому уже никто не способен найти.
