Несмотря на то, что такое обыденное понимание сознания (см. врезку) не выглядит вполне удовлетворительным, попытки дать более строгое определение наталкиваются на ряд фундаментальных трудностей. В философии существует несколько взглядов на проблему сознания. Пожалуй, наиболее известной является точка зрения Декарта, который выдвинул позицию дуализма. Согласно Декарту, сознание обитает в нематериальном мире идей, тогда как тело обитает в физическом мире предметов. Он считал, что животные являются сложными машинами точно так же как и человеческие тела. Людей делает интеллигентными и сознательными их мозг. Именно в мозгу осуществляется взаимодействие между мирами. Последующие теории либо модифицировали позицию дуализма, либо сводили её к монизму посредством выделения доминирующего мира.

Одним из следствий дуалистической позиции является положение об отдельности души и тела, что открывает возможность для существования религии. Любопытно, что немалая часть учёных, которые в силу своей профессии должны быть материалистами, на самом деле являются стихийными дуалистами.

Это проявляется, например, в утверждениях, что строгая наука ничего не может сказать о сознании. Научное толкование сознания и его структуры попыталась дать ранняя психология рубежа XIX–XX веков. Однако психология, обратившись к сознанию как к реальному феномену, начала его исследовать методом интроспекции. С одной стороны, такой подход был не лишён здравого смысла, с другой – был довольно субъективен. Рассуждения о психике в понятиях сознания, подсознания, супер-эго и прочих терминах фактически ввели новую мифологию. Интуитивно понятно, что никто не может понять себя вполне изнутри. Цель понимания сознания изнутри (т.е. само-сознания) – (субъективно) пронаблюдать явления и выявить связи. С одной стороны, конструкты внутри сознания дают больше информации о нём, а с другой, расширяют его пределы. Позиция «изнутри» принципиально неспособна выйти за рамки индивидуального сознания, и потому всякая субъективная теория сознания метафизична.

Теории, выдвинутые Фрейдом, Юнгом и другими, правильнее считать не теориями, а руководствами для приведения собственной психики в определённый баланс. Апофеоз субъективного познания есть отождествление с объектом познания, однако мы и так тождественны со своим сознанием. Таким образом, чтобы действительно понять сознание, его нужно объективизировать, то есть экстернализовать.

Бихевиоризм и был такой объективистской реакцией. Он утверждал, что изучение реакций на внешние стимулы есть не только необходимое, но и достаточное условие для понимания поведения. Таким образом, сознание было полностью исключено из научного рассмотрения. Однако радикальный бихевиоризм вскоре показал свою несостоятельность и был заменен более мягкими формами.

Дальнейшие изменения состояния психологии как науки произошли под сильным влиянием теории информации и, позднее, компьютеров. Возникла когнитивная психология, интересующаяся процессами восприятия, памяти и действия. Однако от термина «сознание» избавиться не так-то просто. Так в последнее время было показано существование «когнитивного подсознательного», то есть существование подсознательных познавательных процессов в мозге. Было неоднократно продемонстрировано, что мы можем познавать, не отдавая себе в этом отчёт.

В настоящее время наиболее прогрессивным можно считать нейро-физиологический подход, который признаёт существование субъективных ментальных состояний, но пытается анализировать их объективными методами, такими как функциональная магнито-резонансная томография, в сочетании с интроспективными наблюдениями испытуемых. В этом контексте когнитивные процессы – это абстракции более высокого уровня, чем чисто нейронная активность, но ниже чем поведение и собственно сознание. Таким образом, когнитивные процессы могут быть успешно использованы для объяснения чувств и знания, но не обязательно приводят к возникновению сознания.

Духовная сущность имеет причину в самой себе и не нуждается во внешней причине. А потому не удивительно, что научное рассмотрение склонно к сведению человека к машине (или компьютеру), то есть к устранению спиритуального. В отличие от Декарта, современная наука не видит необходимости в сознании для объяснения рациональной мысли и действия. Таким образом, сознание становится не нужным и превращается в эпифеномен. Оно является иллюзией в том же смысле, в каком является иллюзией свобода выбора. Более того, оказывается, что наши чувства и ощущения нередко обманывают нас. Таким образом, даже истинность нашего сознания, данного нам непосредственно, не всегда заслуживает доверия.

Тем не менее, существует точка зрения, что феномен сознания возник как эволюционный механизм выживания. Так же как зрение возникло в процессе эволюции для того, чтобы видеть врагов или жертв, а не любоваться на радугу, так и сознание появилось прежде всего для лучшей адаптации, а не как средство, чтобы понять мир. Например, сознание могло возникнуть для коммуникации собственных эмоциональных и когнитивных состояний и в результате сделало возможным объективизацию индивидуального знания, а, следовательно, язык и науку.

Существует два взаимопроникающих уровня рассмотрения проблемы сознания. На одном уровне, объективном, есть (лишь) материя, которая позволяет возникнуть сознанию, которое есть эмпирический и своего рода эвристический феномен. На этом уровне мы можем задаться вопросом о природе и происхождении сознания вообще. Мы также можем пытаться строить объективную теорию сознания посредством наблюдения третьих лиц. Однако все наши размышления происходят в нашем же сознании, т.е. на субъективном уровне. На этом уровне мы можем воспринимать и взаимодействовать с объективно существующим внешним миром, а также непосредственно наблюдать наше собственное сознание. Таким образом, развитие научной теории сознания, как и познания мира вообще, происходит параллельно на двух уровнях.

Парадоксальным образом, несмотря на то, что всю жизнь наши мысли остаются в нашем сознании, т.е. на нашем субъективном уровне, познание может быть объективно. Напротив, стремление понять сознание на субъективном уровне есть задача не научная. Последнее, однако, не означает, что это плохо или не нужно. Одна из задач литературы заключается именно в этом.