Второй раз его вырвало на углу Сургутской и Астрономической. – Так можно и не успеть, – подумал он и свернул направо
в переулок, оказавшийся переулком Ногина.
– Ведь ещё один раз такой возможности у меня точно не будет. Возможности каждое утро
сидеть за столом, за моим письменным столом, смотреть, как за окном происходит долгий январский рассвет, и неторопливо
что-то записывать в тетрадь, замечательную тетрадь с пингвином на белой обложке, тетрадь, которую много лет назад подарил
мне Акифуми, и в которую я за эти много лет так ничего и не записал.
– А как было бы в самом деле хорошо...…– улыбнулся он. Переулок Ногина перешёл в спуск Ногина,
по которому он уже побежал. И как раз вовремя – красный диск ещё висел над самым Затоном. – Хоть в чём-то сегодня повезло,
– подумал он, – теперь можно будет сказать, что я ходил на Ногина смотреть закат, ходил смотреть первый закат наступившего
года.
Но что же всё-таки давит меня, не даёт как раньше, как когда-то – дышать и радоваться? читать книжку, плыть куда-то на
теплоходе «Полесье», просто стоять у окна и наблюдать падающий снег?
Одиночество? Но ты же всегда стремился к одиночеству, всячески его культивируя. Отсутствие секса?
Но ведь у тебя его никогда и не было в достаточном количестве, просто по большей части он был, как сейчас принято говорить,
экстремальным: с самыми невероятными людьми и при самых немыслимых обстоятельствах. Можно ли определить момент, назвать хотя
бы приблизительную дату, когда всё происходящее слилось в непрерывный поток дней, которые без сожаления хочется прожить
как можно быстрее, когда ты начал ложиться спать всё раньше и раньше, а к окну стал подходить лишь затем, чтобы с тревогой
посмотреть – не собрался ли кто-нибудь опять орать на детской карусельке во дворе.
Зимой к его привычке громко разговаривать с самим собой добавилось обыкновение неожиданно останавливаться, быстро подходить
к ближайшему зданию, пару раз ударяться головой о стену и после этого идти дальше.
– Знаешь, – сказал он мне однажды, – раньше меня мучили кошмары, и когда я просыпался, то
с облегчением думал: – как хорошо, что это был только сон. А сейчас... сейчас кошмары снятся мне по-прежнему, но теперь,
просыпаясь, я говорю себе: – как жаль, что я проснулся, как это ужасно, что каждый раз приходится просыпаться...
Но всё равно весь бесконечный январь мы ходили на Далидовича – нюхать, как пахнет дымом
из печных труб. Да только ничего больше не вспоминалось. То есть совсем ничего. И если бы не ветер...
|
|
