Очень Иванов хотел жить с народом. И фамилия подходила. Только народ с Ивановым жить не захотел, потому что у Иванова был нога размером и формой напоминавшая рыбий хвост. Ещё пять лет назад Иванов начал замечать, что с левой ногой происходит что-то неладное, но всегда забывался в работе и снова совал ногу в ботинок. Нога почёсывалась, к тому же и ногти скользили по ней так, что вроде бы это уже не кожа вовсе, а стекло с мелкими волосами. Когда в больнице Иванов выложил ногу хирургу на обозрение, тот вытянул рот в вопросительную усмешку и сказал: «Я думаю, что ногу придётся отрезать, только предварительно дать ей полный рост». «Чего медлить, зачем ей расти?» – осведомился Иванов. «Нужно узнать что это за рыба, медицина не простит нам такой оплошности», – ответил врач. Иванов не решился подводить медицину и пообещал врачу кормить и заботиться о ноге. Он засунул хвост в сапог и увёл его за собой. Дома Иванов разложил ногу-хвост на столе и натужно задумался, как её выкормить. Что ест рыба, у Иванова представления имелись. Но встал вопрос, куда отправить пищу, потому что хвост у рыбы-ноги был, а вот головы не было. Иванов рассудил так: «Если нога моя, то значит и хвост мой, а раз хвост и чешуя на мне самом, то я получеловек-полурыба». Сразу после этого заключения Иванову полегчало и существенно упростило предстоящую задачу: кормить рыбу через собственный рот было гораздо проще, чем искать какой-нибудь дополнительный. Он накупил всякого корма и принялся кормить хвост. С работы Иванов уволился, и первую неделю за стеной у него было тихо. Потом соседи Иванова стали слышать за стеной шлепки неизвестного происхождения, а ещё через неделю Иванов в белой простыне пересёк коридор и надолго занял умывальник. К началу третьего месяца кормления второй ноги у Иванова не стало тоже, она срослась с хвостом, который зачем-то отрос на первой. Известно, что как раз в это время баба Маня рассказала всему двору про человека, у которого пупок зарос чешуёй. Народ во дворе побросал дела и пошёл смотреть на Иванова. С других улиц люди пришли тоже и расселись под дверью. На вопрос – зачем сели тут? – люди отвечали: «Прослышали про чудо, пришли на русалку-самца посмотреть». К этому времени руки Иванов мог отделить от рёбер только наполовину, и к нему стал приезжать врач, надолго запираясь с ним в комнате. Шлепки в комнате к тому времени усилились, а баба Маня известила ещё пять улиц о чуде у них на квартире. Народ занял весь подъезд, угрожая дому падением. Когда в квартире, где пять месяцев назад Иванов нашёл у себя такую странную ногу, запахло уже совершенно по-рыбьему, врач, Егор Петрович Ферзёв, решился на серьёзное перемещение. Вместе с дворником Филимоном он перенёс замотанного в простыни Иванова в комнату с умывальником. На ручку двери была привешена табличка: «Умывальник закрыт до конца эксперимента». Народ из подъезда стал уходить, а Иванов в комнате, где была вода, затих. Сначала сограждане по квартире недовольствовали по поводу отсутствия умывальника, а потом на кухне поставили ведро и все успокоились. Егор Петрович Ферзёв к тому времени собрался в отпуск, а перед отъездом приказал дворнику Филимону забить дверь умывальника гвоздями. Народ первое время подходил к двери и слушал – ничего не плескалось и не текло. Потом про дверь забыли, а вместе с ней и про Иванова. Вспомнили только, когда приехал из отпуска доктор. Он призвал дворника, и тот гвоздодёром вытащил гвозди. А дальше было так. Егор Петрович Ферзёв накинул носовой платок на ручку и потянул дверь на себя. Все вдохнули, чтобы сказать «Ах», только напрасно: комната оказалась пуста, Иванов исчез. «Вот те раз! – заголосили за спиной сограждане по квартире, – а где ж этот, с чешуёй, Иванов». «Нет больше Иванова, он уплыл!» Егор Петрович Ферзёв наклонился над мойкой и заглянул в чёрную дыру водяного схода. Кроме рыбьей чешуи он ничего больше там не увидел. «Где у вас тут теперь руки моют?»