АНДРЕЙ БИТОВ
ПОХОРОНЫ СЕМЕНИ
Хоть что-нибудь додумать до конца! -
обидней и отрадней нет венца...
Арифметических страстей четыре действа,
а целое число одно - один, один!
Иррацьональный бред - есть опыт кратной дроби:
двенадцать восемнадцатых... ноль, запятая, шесть...
шестерок ряд уходит в бесконечность,
вильнув апокалипсиса хвостом...
Хоть раз совсем понять и разделить остаток
на самого себя - такое счастье!
не жить небрежностию жизни и надежды:
деление на единицу есть реальность...
смерть - целое число!
Но разуму безумье неопасно -
и иррацьональное зерно
ученым учтено
с спокойствием ужасным:
"Ну, что же, здесь не сходится всегда".
Так право человека есть свобода
подумать ложно, рядом с мыслью - право.
так разуму безумье неопасно...
Как будто бы! Есть мера одиночеств,
каких никто не знал кроме тебя,
хотя бы потому, что их изведать -
и есть задача; шифр ее таит
возможность продолженья, и остаток,
как он ни мал, есть завтрашний твой день.
Каким бы способом Творца загнал Спаситель
иначе продолжать ошибку рода?
Какая, к чорту, логика в Твореньи -
оно равно лишь самому себе!
Нас заманить в себя гораздо легче,
чем в землю семечки... И семя есть мы сами.
Смертелен наш разрыв! Такая пошлость
не понимать, что только в нас есть жизнь!
Не нам кичиться бедностью с тобою,
держась за схемы общего удела!
Не отпереть нас рабскою отмычкой
боязни быть отвергнутым... Глаголы
"отдать" и "взять" имеют общий смысл:
ВСЕ не берет НИКТО. ВСЕ никому не надо.
Доставшееся мне... И мера одиночеств -
и есть запас любви, не вскрытый никогда.
Мне надо умирать ежесекундно!
Мне хоронить себя так неопасно,
как разве дерево хоронит семена...
Их подлинно бессмертье: без разрыва
из смерти - жизнь. Таит в себе дискретность
наличие души. Через какие бездны
придется пролететь, чтобы достичь
того, что дереву дано и так. Жалеть
об этом, право, нам не праздно:
однажды перестать стараться быть понятным -
и самому стать тем, что можно понимать.
16 октября 1971
ТоксовоЕвгений Стрелов
Руслан НУРУДИНОВ из Кирна
киммерийсие письма
Н.П.
1
Здравствуй, Вардгесович,
Я пишу это дрожащей рукой
Я много выпил
вчера,
Когда варвары захватили ее город.
Слышал: некоторым удалось бежать
Среди них ее нет, я полагаю,
Ведь она очень любит смерть
и свой город.
2
Друг, Вардгесович,
написать о том, что уже было,
ты согласишься со мной - нелепо,
но согласись и с тем,
что бывает так
когда прошлое не уходит
и не наступает будущее.
Друг мой, я не говорю о сегодня.
3
Знаешь, Вардгесович,
у меня есть прибежище - толпа.
Только там мне удается скрыть
ум свой и красоту тела,
только в толпе я растворяю свою необычайность
и только в толпе отличаю взбалмошных крито-микенок
от умниц племени инков,
не призывай к лапидарности
и не сердись:
я надышался марихуановым воздухом
вечно живущих женщин.
4
Все бы, друг мой, Вардгесович, хорошо,
если бы не повторялись в новом
мелочи из нашего прошлого.
Пример тебе приведу: любовь,
Ты согласишься, рисуя свою египтянку...
Промолчишь только...
5
Здесь такие серьезные чайки, Вардгесович,
я не слышал их смеха,
Я не пил здесь волнующий сок винограда и женщин,
Зато видел тебя под Неаполем Скифским,
Приснилось?
Я не стал подходить: ты ругался с Джорджоне,
Она так хохотала над вами,
что мне ее вдруг захотелось.
6
Вардгесович, друг мой, зачем
ты спрашиваешь какая она.
Разве мало того, что я ее полюбил.
Взглядом с автопортрета гляди на меня, на себя и рисуй
остывающий день с наполненным птицами небом...
А еще у нее очень тонкие ноги.
7
Если б ты знал, Вардгесович, как тут жарко.
К счастью много воды
и тени.
Рыбы в море ведут себя непонятно:
то излишне доверчивы, то осторожны излишне.
Я полюбил их.
И это
для меня тут
содержит тайну.
Это держит меня.
Еще тут варят хороший кофе,
а в полдень довольно интересно заниматься любовью.
Чуть не забыл: на этом острове
моя жена - самая красивая женщина...
И последнее: остров кишит гетерами, это терпимо,
но нет ни единой пифии.
8
Мне охота увидеть тебя, Вардгесович,
но столица настолько трезва и настолько пропитана похотью,
что, пожалуй, я здесь задержусь до зимы.
Объясни все моим - они тебе открываются.
Известная истина: грех - не любить.
Преступление.
9
Друг мой, я расстрою тебя,
Салгир за последний век так обмелел,
что кажется умер.
Больно переживать друзей.
Еще больнее себя.
Ты подержись еще.
И я постараюсь.
Этим мы сильно друг другу поможем...
А еще у нее безумные кисти,
ей бы поменьше краситься,
и умереть или ожить
хотя бы на четверть.
Да, Вардгесович, я избалован -
не с кем-то - с собой,
согласись: это очень приятно.
Коктебель
1994