Первая выставка Митьков

Эта квартирная выставка имела место на Екатерининском канале между
ларьком, что у Кокушкина, и тем, что у Львиного, но не работающим.

Началось это так.

8.03.85. Пятница. Развеска. Поднимаясь по темной узкой лестнице,
уже на первых этажах встретил достаточно пьяных лиц. По азиатским
чертам большинства из них я догадался, что это знакомые Сережи Чекменева,
и осведомился, дома ли хозяин. Но вразумительного ответа не получил.

С первого взгляда было ясно, что выставка обречена. На подоконнике в кухне
полусидели две молоденькие, но уже изрядно попиленные девочки и пытались
производить действия, подобные пению. Одна из них, получившая впоследствии
от меня прозвище "котлетка", была одета во что-то дутое, соответственно своему
лицу и фигуре. Из-за отсутствия лица и по цвету одежды она очень напоминала
финский флаг.

Вторая была привлекательнее первой. Ее даже можно было назвать симпатичной.
на производила впечатление фарфоровой статуэтки, изрядно поцарапанной, лежащей
в пыльном чулане и в недавнем прошлом облеванной. Звали ее Оксаной. На ней
было классическое розовое платье, все в пятнах и подтеках. В этом платье, по
всей видимости, она на выпускном вечере танцевала с первым парнем 8 "Б" класса,
а потом с ним курила под лестницей. Может даже целовалась.

Перед красотками на одном колене стоял Шинкарев и пел серенады. На его лице
были заметны типичные признаки шинкаревского опьянения: безысходно-ласковая
тоска и доходящая до ярости бесшабашность.

Немного в стороне у плиты стояли художники Семичев и Флоренский. На удивление,
оба были сильно трезвые. Окружающее безобразие, видимо, воспринималось ими
как должное. Таким образом они становились его соучастниками.

В коридоре встретил Кузю - "только заинька был паинька..." В самой комнате,
предназначенной для выставки, женщины - жены и подруги художников пытались
все же повесить хоть картины своих избранников. Мои работы, естественно, уже
висели. Но все попытки были тщетны, так как постоянно прерывались хождениями
гостей выставки, от которых и исходило безобразие. Это были все Сережины сосе
ди. Они приходили семьями, с детьми и, по случаю праздника, пьяные и чрезвычай
но активные. Гости шатались по комнате, топтали картины, хватали их, вертели,
рассматривали, хвалили, пытались повесить на стенки или приставали к нам.
Обсуждение было очень бурным, переходящим в потасовки с угрозами набить морду
как участникам выставки, так и зрителям.

Все смешалось: химические завивки, красные отложные воротнички на пиджаках,
разгоряченные лица, бегающие и орущие дети, попранные картины.

Один и участников выставки, Игорь Чурилов, будучи человеком строгих нравствен
ных устоев, не смог всего этого вынести и собрался уносить свои работы восвоя
си. Пытаясь спасти выставку, я вышел на кухню. Хозяин сидел в углу на полу и
пытался обнять девочку Оксану. Шинкарев уже не стоял в благородной позе, в ко
торой я его покинул, а лежал под батареей. Рядом примостилась Котлетка. Все
они, и даже сам Флоренский, невнятно орали песню про алюминевые огурцы. К их
пению присоединялся дружный хор гостей.

В ответ на мои призывы заняться выставкой, они только махали руками и еще силь
нее затягивали: "Я сажаю алюминевые огур-цы. У-у-у-у...".

А Леша Семичев злорадно улыбался.

Игорь так и ушел, унеся свои работы.

Потом ко мне пристал Касым-кровельщик. Он требовал, чтобы я стал гидом. Рискуя
здоровьем, я наотрез отказался. Касыма, слава Богу, привлекла чья-то работа,
валявшаяся под ногами "экскурсантов". Схватив ее, он набросился на Кузю и потре
бовал немедленно повесить эту картину на самое лучшее место. Находиться в этом
вертепе в трезвом состоянии я более не мог.

9.04.85. Открытие. С утра, попив пива, отправились с Флоренским доводить дело
до конца. Но уткнулись носом в замок. Поднялись в другую Сережину квартиру,
где вчера я встретил двух маленьких девочек лет шести. Кто-то спал на матрасе,
а в соседней комнате спала Оксана. Хозяина не было. Оказывается, он ушел в пять
утра и ключ от выставки забрал с собой. Вскоре стали собираться посетители, и
нам пришлось извиняться. Квартира постепенно превращалась в постоялый двор.
Чтобы время не пропало даром, принесли "Абу-Симбел". На полу спали дети, а за
столом мы с Сашей Флоренским объедались картошкой. Вдруг пронесся слух, что
пришел Сережа. Все ринулись вниз. Мы с Сашей поспешили вслед, дабы укорить хозяина.
Однако выставка была уже им за ночь развешана, правда, все вперемешку. А
может, так и правильно? Посетителей (вчерашней категории) - полным-полно.
Поняв, что мы чужие на этом празднике жизни, я и Флоренский покинули экспозицию
и направили стопы на лучшие поприща. Причем в разные стороны.

10.04.85. На следующий день я пришел часам к трем-четырем. Триумф искусства был
полнейший. Вакханалия была в полном разгаре.

Художник Шинкарев, забыв о присущей его опьянению грусти, а даже с некоторой
злобой потребовал, чтобы я увел всех со второй квартиры Чекменева, ибо ему
необходимо остаться наедине с одной дамой. Дама бегала по комнате очень
взволнованная, в пальто, суетилась, но вскоре обреченно утихла. Я выполнил
просьбу художника жизни, да так старательно, что увел даже того молодого
человека, с которым эта дама пришла.

Всех изгнанных я повел на выставку, где встретил Флоренского. Спустились во
двор. Навстречу из подворотни вышли две девицы: Оксана и Котлетка. Руки их были
заняты бутылками портвейна, поэтому наши объятия были краткими. Мы как истинные
джентельмены не могли позволить девушкам нести такую тяжесть и овладели
портвейном.

Долгие поиски места, пригодного для распития нашей неожиданной добычи,
закончились на первом этаже знакомой лестницы. Здесь мы обнаружили заброшенную
квартиру, где и расположились. Посредине комнаты стоял буфет 50-х годов, в
котором были две очаровательные баночки из тех, в которых в аристократических
домах кухарки сдавали свои анализы. Одну из них Саша впоследствии подарил своей
жене, а вторую я забрал себе, хотя у меня и нет кухарки. Мы пили портвейн; я
опасаюсь, что даже и на брудершафт. Покинув наших молодушек (было им лет по
семнадцать), все же отправились в соседний дом, в котором, как оказалось,
не так уж нас и ждали, где и заснули.

10.04.85. Отоспавшись, вернулись на выставку, где увидели поистине вавилонское
столпотворение в обеих квартирах. Потребность в алкоголе усугублялась его
наличием. Без семи девять начались гонки за лидером. Лидером выступал я, так
как мне первому удалось собрать три рубля. Я ринулся в темноту. В магазине
меня с распростертыми объятиями встретила продавщица второго отдела и, хотя
на витрине было вино только по три десять, выдала мне из-под прилавка бутылку
за два семьдесят, да еще белого.

Тут вижу подбегающего к магазину Чекменева, которого мне удалось втащить
внутрь, - магазин закрывался. Я взял еще три из-под прилавка, а он подхватил
валявшегося у прилавка алкоголика странного вида, почти голого, и потащил его
домой, хорошо хоть не к себе - только такого посетителя нам и не хватало.
Я был перегружен бутылками, к тому же от штанов у меня оторвалась пуговица и
передвижение мое было затруднено. Зайдя в дом этого спасаемого, мы выслушали
обильные жалобы соседей на их несчастную жизнь.

Во дворе Сережиного дома мы расстались: он понес две бутылки на выставку, а я
две во вторую квартиру. На лестнице меня встретила многочисленная делегация во
главе с А.Флоренским, которая преградила мне путь в квартиру. Я не противился,
и мы раскрыли первую бутылку на лестнице. Из квартиры доносился страшный шум,
оказывается? там были танцы. Из двери изредка высовывалась чья-то любопытная
голова, которую мы тут же впихивалили обратно. На шум поднялись соседи снизу,
яростно настроенные. Двух первых мне удалось успокоить, но за ними наступала
старуха с веником в руках. Она страшно ругалась и пыталась веником ударить
меня.

Далее в моем сознании все происходящее смешалось в сплошную кашу. Поэтому
последующее описание вечера воспроизводится с чужих слов, зачастую предвзятых.

После поединка с соседями распитие на лестнице продолжалось. Я, не обращая
внимания на окружающих дам, стал приставать к другим окружающим дамам.
Говорят даже, что я ущипнул Котлетку за то место, которое у других женщин
называется попкой. Боже мой, и это в Великий Пост!

Далее проследовали на выставку, потеряв по дороге оставшуюся бутылку.
Вакханалия продолжалась и там, будучи запечатленной Кузиным фотиком. Как я
вышел - не помню. Говорят, что пришел в соседний дом, где меня уже и вовсе
не ждали, в плаще повалился на кровать и уснул.

11.04.85. Снова у Чеменева. Посредине комнаты - Сережа - за этюдником,
рисует картинки и тут же раскладывает их на полу, множа экспозицию. Пол
комнаты уже занимали его произведения, как вытащенные из запасников, так и
только что выполненные. Пустые места на стенах тоже были завешаны его работами.
Причем рисунок иногда выходил на обои и переходил в другую работу. Везде
пестрели маразматические надписи о любви к ближнему и трем-десяти. Тут же
валялась работа Шинкарева, проткнутая гвоздем самим автором, а хозяином
разукрашенная пастелью - кружочками и лучами. Под ногами увидел схему
математического доказательства бытия Бога, выполненную Сережей с помощью тех
же кружочков и линий. Налицо была, как впоследствии скажет А.Флоренский,
буквальная материализация пословицы: "Заставь дурака Богу молиться - он и лоб
разобьет", хотя более полное ее воплощение, насчет лба, ждало Сережу в будущем.

В среду 13 марта я зашел поздно вечером на выставку, ища знакомую девочку Любу.
Девочка Люба вышла мне навстречу из квартиры со связкой моих работ. Заглянув
на выставку, я не встретил ни одного знакомого, кроме Касыма, и поспешил за
ней.

Первые сведения о загадочной истории, происшедшей вечером 12 марта, были
получены от некого Миши, непосредственного участника основных событий, и семьи
Касыма - свидетелей ее начала, девочкой Любой, со слов которой я и рассказываю.

В этот вечер Сережа был особенно необычен: много говорил, кричал. В его доме
собралось много гостей. Часам к семи он объявил, что собрался сегодня жениться
на девочке Свете. На вопросы гостей: "А знает ли об этом невеста?", "А согласна
ли она?" он отвечал, что невеста не знает об ожидающем ее счастье, но если она
откажется, то "будет просто праздник!".

Под намеченную свадьбу занял он у Миши сто рублей и закупил к столу кучу
продуктов. Гости произвели уборку в квартире, накрыли стол. Все уже было
готово, не хватало только невесты и цветов, за коими и отправились Миша и
Сережа.

Естественно, начали они с цветов. Было уже поздно, Сережа каким-то образом
проник в закрытый магазин "Польский букет", взял цветы, положил деньги на
прилавок и собрался покинуть магазин, но тут его повязали сотрудники милиции.
Мишу, хотя он и не проникал в магазин, забрали тоже как соучастника. В милиции
Сережа вел себя соответственно своим привычкам и взглядам. Милиционеры
проявили себя "достойными слушателями", ответив на его проповеди мордобоем.
По словам Миши, Сережа при этом страшно визжал, но продолжал проповедовать.
Интересно, приглашал ли он их на выставку? По крайней мере, они посетили ее на
следующий день с обыском. Об этом сообщила жена Касыма, которую милиционеры
пригласили в качестве понятой. По ее словам, они особенно тщательно осматривали
обратные стороны картин. Обнаружив Сережину надпись с просьбой помочь
художникам тремя-десятью во имя Бога и любви, они сделали заключение, что
Сережа под прикрытием Бога занимался вымогательством. Чтобы подтвердить свою
гипотезу, они отправились на другую квартиру Чекменева, где обнаружили набор
вилок и ножей - единственное, что можно было там найти.

Мишу вскоре из милиции отпустили. Вечером того же дня выставку посетил я, став
свидетелем эвакуации моих работ.

Среди соседей ползли слухи о том, что выставкой овладела одна из соседок,
доведенная ею до белого каленья, заперлась там, изрезала картины и порвала
рисунки. К счастью, слухи оказались ложными и из всей выставки пострадали лишь
вышеуказанные работы Авдеева и Шинкарева, пара рисунков Д.Шагина, затоптанных
на полу милицейскими сапогами, да ялтинский пейзаж Кузнецова, изображающий
едущих на фуникулере Филиппова и Флоренского, так вот на Флоренского был
намертво приклеен кусок газеты. Кроме этого, на картине Леши Семичева было
разбито стекло. Так что потери оказались минимальны.

На следущее утро я стал организовывать звакуацию выставки. Группа спасателей
в составе 5 человек встретилась у ларька, что у Кокушкина. Во двор вышли тихо,
только снег предательски поскрипывал под ногами. Дальнейшие действия
происходили четко и оперативно, что обеспечило успех операции.

В следующие дни история с Сережиным арестом обрастала новыми подробностями и
слухами. Как оказалось, обыск был и у Миши, который добавил к своему рассказу,
что дверь магазина Сережа открыл своим ключом, но цвееетов в магазине не
оказалось. Интересно, что в этот злополучный вечер в мастерской Флоренского
появилось несколько ящиков нарциссов, происхождение которых он оставил в тайне.

Интерес также представляют и слухи, порожденные Сережиными коллегами по
работе - дворниками.

Одна из дворничих сказала буквально следующее: "А знаете за что Сережу взяли? -
За сифилис! И у всех его друзей, которые были там, сифилис! И у моего сына тоже
сифилис! Потому что в Ленинграде у пятидесяти процентов сифилис!!!"