Карра Карра

Квадранта духа

I

Я хорошо понимаю ненужность пустых философствований. Смотри! Цвета уже
струятся, текут к первоначальным пределам новых архитектурных ценностей,
которые тяготят поверхность холста. Художник-поэт повествует, что то, что
правдиво, непреложно и существенно коренится в невидимом. Его восторг не
преходящ, т.к. имеет не физическую основу, даже если дар чувствований -
его подручный инструмент н чувствует себя пластическим микрокосмом в
косвенном контакте со Всем.

Материал сам по себе содержит лишь ту ступень существования, которая заключена
в степени ответственности, воплощенной в нем. Таким образом, я, в этом
сомнамбулическом плавании, отказываюсь от себя в пользу изначальной вечности,
что есть во мне, через которую я чувствую отношения с моим более правдивым,
правильным "я", и стремлюсь проникнуть в скрытую близость обыденных вещей,
которую очень трудно отыскать. Я чувствую, что не я существую во времени, но
время во мне. Я понял, что не для себя я обдумывал тайну искусства - иногда я
почти верил, что приблизился к божественному. Мне кажется, я содержу в себе
определенный закон (порядок) - не просто место встречи элементов, как
натуралисты подумали бы, считающие, что все искусство может быть сведено к
ремесленничеству. Но я-то ищу все, а не только условные части каждого
внутреннего сотрясения. Отличительный критерий реальности утверждается во мне -
неделимый и фундаментальный. Я немедленно объективирую идею, которая создает
форму, и любому внешнему объекту я придаю цену неотносительную. Вопрос
преобладания искусства над человеком - спорный.
Мне кажется, что моя душа движется в неизвестном матероиале или потеряна в
водовороте священной агонии. Это есть знание! Это - сладкая мечта, которая
растапливает печаль и расширяет мою индивидуальность в отношениях с предметами.
Периодывремени, его начало, продолжение тоже расширяются. В этот момент я
чувствую себя отчужденным от социальных институтов.

Я вижу Человеческое Общество. Этика в нем затоплена.

Вселенная предстает полностью в знаках (сигналах) будто отпечатанный план
города.

И все же я вижу предел, который очень далек; и путь к Богу тоже долог. Вот он
я - не достигший абсолютной напряженности экспрессии, к которой я рвался всей
душой, вместе со степенью несовершенного совершенства, которое достигает
организм, живой по праву.

Двое не создают одно - это "одно" не есть больше я и не есть природа. Увы!
Теперь я вижу, что я был слепым, который разрушил чудо жизни, когда я вновь
обрел зрение.

Это всего лишь иллюзия, что я могу остановить бессмертную часть себя. Она
спокойна (статична) и есть мое собственное опустошенное существо. Пустые
(суетные) тела превращаются в кубы. Мои бесчисленные осколки группируются
в пары с абстрактными и отвлеченными стилистическими маниями. Холодны и
неуклюжи эти образы, которые создаются в духовном центре времени и всех времен.
Далекий от неистовых поисков, я чувствую себя в безопасности в тени моей
работы. Я чувствую, что я подошел к той точке счастья, которая дорога нам более
всего на свете.

О Красота, ведущая в капризный рай Единственного Бога!


III

В моей душе звучит команда. Я опять вызываю мою сильную ностальгию, которая
удивительно живуча. И я говорю - оставь причитания! Я есть для того, чтобы
созерцать цельную (непрерывную) геометрию предметов. Спою ли я последнюю песнь,
если простое ничто повергает меня в восторг и заставляет учащенно биться мое
сердце? Это утверждение -эпизод, комментарий к моей собственной внутренней
драме.


IV

Естественная краткость, ясная и сокровенная по структуре, изначальный зов
радужной цельности близки моему магнетическому инстинкту.

Сфера доказала: зрение (взгляд) - более не животно.

Коловращение ветров о колес Судеб остановилось у моря, которое спит глубоко
внизу, пепельное и полосатое.

Забившись в свою вертикальную равнину, метафизический дом заключает в себе
необъятную Тишину.

Вследствие того, что изгиб поверхности земли затвердел, антенна телеграфа
бормочет легенды, которые повторяются каждую весну.

В этом - поэзия великого математического часа!

Небо делается напряженного синевато-серого цвета - цвета сланца.

Электрический человек ринулся вперед в маске перевернутого конуса. Его грудь
имеет форму песочных часов, а радость - округлых подвижных плоскостей
раскрашенных жестянок, которые заставляют нас воспринимать реальность как
сквозь вогнутые и выпуклые зеркала. У него на груди и животе - пронзительная
громкость, а его плечи усеяны черными эмблемами, высвеченными белым светом.
На этой же плоскости, но чуть-чуть сзади, вздымается архаическая статуя моего
детства (безымянный и скромный любовник или ангел без крыльев?) Он держит в
руках теннисную ракетку и мячик как и его резиновая сестра на стене впереди
меня.

Далее, справа можно увидеть похоронную процессию и надпись на Латыни, которая
звучит для итальянцев так же нежно, как Провансаль для французов.

Там же, параллельно движению - недвижимая и призрачная огромная перевернутая
медно-красная рыба, лежащая на примитивной железной решетке. (Может, она
сбежала из музея?)

Пронзительные и черные, тени падают на серый пол. Это есть драма видения.


Рим, 15 ноября 1918 г.

о