Таня Сари

О любви

рассказ из детской жизни

Кроме того, в воздухе
иногда возникают
сложные образы...-

Эпикур. Из письма к Геродоту.


Он стоял в траве под балконом. Приоткрытая дверца отплывала и возвращалась
неторопливой рыбьей жаброй. Он поглядывал на маету этого качания и скучал.

Солнце село на высокий чердак. С бродячим ветром приходил запах ее волос или
травы, почерневшей за два дня на перилах. Дом замер в ольховой заводи от
глухой дремотной тишины, свесив балкон на солнце. Незаметно и тихо вечер сидел
в тенистой глуши. На веранде было пусто, тень поползла туда, и он подумал, что
если она проснется... но тут ничего не приходило ему в голову, и он все время
так и думал, глядя на солнце под ногами, пока оно высматривало в траве
муравьев. Наклонялось все ниже и слепло, пунцовое от натуги.

- Пусть спит, пусть спит... - топтался он, будто на поводке. Солнце растянуло
провода, как резинку, он смотрел, и оно раскачивалось на них. Задрав хвост,
молча села сорока.

- Пожалуй, палка долетит... - присел он, вытянув шею, - нет уж, молчи у меня, -
и пригрозил палкой, - качайся! Трава у куста была сильно примята - уже прошло
больше часа, а он все еще был здесь.

- Во-вот... Вот сейчас... - решил он снова и стал считать, как маятник,
залезая на веранду в тень. Ноги как раз между досками убираются для стойки
"смирно-оо" - р-раз, два............... - стал он топать взад-вперед, взад-
вперед: р-раз, два.............. девять, десять. Девять, восемь...............
р-раз. Р-раз....... - он поджимал по струнке свои коричневые голые коленки, и
они еще сильнее расплющивались. В корыте для дождя закачался парусник, а он
просунул в решетку палец, дотягиваясь... но потом раздумал.

- Муть села, и ротаны зарылись на глубине, - подумал он и перегнулся вниз. -
Ну-когда-же-ну-когда-же?.......... под забором раз и два куста. Отцвели и
пальцы свесили, - крутил он головой перед сиреневыми ветками.

- Она!!! - палка отлетела, а он шмыгнул по траве и, громко шепча и задыхаясь,
метнулся из-под балкона назад. - Выспалась, моя рыбка.

Голос ее катился с чердака и верещал о своей победоносной проходимости через
все лестницы деревянного "дворца". Звериный визг невероятного счастья вылетел
наружу, и глаза ее топорщились от удовольствия.

Он стоял, впервые онемев. Она была в трусах и, как всегда, одеваться не
собиралась. Его черные кудри выгорели когда-то на такой же вечерней заре, и их
лохматые подпалины стали одного цвета с глазами. Она весело хлопала себя по
животу и совсем одичала. Ольховая заводь в восторге хрюкала и верещала. Солнце
запустило в нее свою пятерню и, ласково журя, потрепало макушку.

Он бы пошел на охоту, но все его существо, родившееся в седьмой раз, какой-то
палкой в руке косо швыряло траву. Всего-то лишь беглый пленник с бабушкиной
дачи.

Эта божественная бабушка, хоть и отшлепывала иногда его застенчивое место,
покрывая улицу звонким молодым голосом, но зато сделать ей обезьяну можно было
всегда. И приходило тоскливое одиночество, от которого надо было удирать в
пологие щели отбившейся улицы.

Улица вилась вдоль заброшенного болота, и провинциальный хор пустынных лягушек
осиливал пространство ее новорожденных вечеров. В их тумане высоко дымилась на
бугре березовая роща, и по ночам мокли папоротники в отвесных оврагах. В этой
роще над большим обрывом собаки и кошки выгуливались постоянно, и в овраге было
в удовольствие сидеть.

- Какой длинный язык... - застыл он снова и вспомнил, что вчера в папоротниках,
такой же длинный, он так же узко у нее сворачивался-выворачивался, изображая
искусство делать жилки. Она подошла и покачала нижний зуб. Соседний был уже
почти зубастый и резал десну. Таинственно перебирая губами и секретничая прямо
у ее рта, она касалась кончиком точеного носика его чуть вздернутых ноздрей.
Солнечные струи волос шевелились, а четыре глаза хлопали друг на друга в упор.

Душа-кочевница, сияя солнцем в беззащитных ложбинках зеленой земли, возлежала
у них под ногами. Замирающее ее дыхание колыхалось, а подошвы почти уже
оторвались от земли у яблоневой ветки, но тут в зарослях малины появилось
бабушкино лицо. Они молча переглянулись, а большой секрет подрос до ветки и
стал сворачивать из них свежую бандероль. Когда с ног и до голов все было
завернуто и спина у бандероли заклеилась, он еще тут стоял, их большой секрет,
а потом быстро отвернулся к ольховой заводи и, дрожа, превратился в Последнюю
минуту. Лицо появилось опять и посмотрело на часы. Минута тотчас же кончилась,
тихо свистнув, и бандероль, неестественно раскачиваясь торцом своей плоскости,
осталась валяться без адреса. Вынырнув из малины, бабушкино лицо поплыло по
тропинке. Улыбка его сияла вдоль всей улицы, даже у ворот не обнаруживая своих
концов. Содержимое бандероли замерло, а потом зашелестело плотной бумагой,
высовывая головы обратно. Видно было, что бабушка уже узнала Адрес, вот она
и пошла к своей бандероли, чуть не смигнув их горячие пятки; и, ржаво скрипя,
бандероль стала развертывать головы навстречу бабушке...
журнальный вариант

25.09. - 04.10.1988.