Тюремный замок, смотрителем которого был назначен мой отец, помещался близ заставы, на самом конце города. Он считался самым большим зданием в городе и вмещал в себя более восьмисот арестантов, хотя выстроен был только для двухсот. Каким образом помещались в нём остальные шестьсот человек, до сих пор не могу объяснить себе… Замок имел при себе три двора: два передних, обнесённых высокою стеною, и один задний, окружённый валом и рвом... На заднем дворе находились погреба, колодец, конюшни для рабочих лошадей и огороды для посева различных овощей.

В огромной, закопчённой комнате с кирпичным полом, с громадной русской печью посередине, столами и лавками по стенам, толпилось человек десять у одного из окон.

На подоконнике сидел широкоплечий мужчина лет 35, с чёрною бородою и чёрными курчавыми волосами, в красной рубашке и синем жилете с металлическими пуговицами. Перед ним стояла деревянная чашка с кусками варёной говядины; ломоть хлеба, отрезанный во весь каравай, с кучкой соли на сторонке, лежал на мешке из толстой холстины, помещавшемся на его коленях. Заплечный мастер (это был он) быстро уничтожал лежавшую перед ним провизию, посылая в рот огромные куски хлеба и мяса. Завтрак подходил к концу, как из толпы выделился коренастый арестант, лет 25, с клинообразною бородкою и плутоватыми серыми узенькими глазками, вертлявый и весёлый, и между ним и палачом произошёл следующий разговор.

– Так как же твой Николашка? – спросил арестант палача.

– Дрянь, Николашка! Одно слово: ученик! – отвечал тот, отправляя в рот немалую толику говядины.

– А он из себя-то видный… – заметил арестант.

– Елова твоя голова! – с упрёком отозвался палач.– Я ничего не говорю о том, что из себя-то он видный, а я говорю, что дело своё плохо знает: в кой-то ещё веки сделается мастером, – ученик, одно слово! – и палач снова наколотил рот говядиной.

– Да ведь это дело немудрёное; долго ли научиться, – заметил парень; он, видимо, старался досадить палачу противоречиями.

– Ну-ка ты, шустрый, – язвительно вскрикнул палач, – ну, на вот нут: убей человека с трёх раз…

Арестант замялся. Такое милое предложение смутило его…

– С десяти не убьёшь… – важно продолжал палач.

– А ты убьёшь с трёх? – спросил кто-то из толпы.

– Не хошь ли? Ложись, попробую, – отвечал палач, обращаясь к любопытному.

Раздался общий смех.

– Да чего тут с вами рассуждать… Дай вон кружок с кадки!

Арестант с плутоватыми глазами отправился за кружком, а палач слез с окна и, взявши с коленей мешок, достал из него кнут.

– Клади кружок вот здесь! – палач указал на средину комнаты.

– Постой, я тебе задачу задам, – сказал арестант, проводя углём черту на кружке. – Вот, попади три раза по одному месту.

– Велика задача… – с улыбкой заметил палач. – Смотри, ребята! – палач обратился к толпе: – попаду три раза по одному месту, не глядя, – он отвернулся.

Раздался свист кнута, и черта вдавилась в кружок. Палач снова отвернулся в сторону, снова ударил – черта вошла ещё глубже; за вторым – третий, и на кружке осталась глубокая борозда.

Все бросились к кружку и начали измерять глубину борозды.

– Вот у тебя на спине этаких канав нароют, – заметил с улыбкой один арестант другому, сморщенному, сухому старичку лет 55.

– Да, повыпрямлю спину-то, – торжественно изрёк палач, довольный произведённым впечатлением. – А что, разве конфирмация пришла? – спросил он старичка.

– Да, бают, 35 ударов, – грустно ответил тот.

– 35 ничего… У меня 35 бабы вылёживают, – хладнокровно заметил палач. – Нет, нынче я, братцы, как-то милостив стал: бьёшь – не бьёшь, как ровно руки не владеют. Лет пяток тому назад – ну, тогда занимался своим делом, а теперь охоты нет.

– А клеймите вы как? – спросил я его, узнав, что они же накладывают клейма.

– Это дело нехитрое. – отвечал палач. – В праву щёку како, в лоб живёте, в леву рцы, – вот и готов человек!.. Впрочем, – прибавлял он, – вы пожалуйте к нам на площадь, когда наказание будет, так и увидете всё: это дело стоит посмотреть.