Начинаясь с берега Волги – Московская улица с мягким изгибом между Старым собором и храмом Архангела Михаила идёт затем прямою линией с великолепною перспективою от Архангельской церкви вплоть до гор, лежащих вне городской черты. Правда, лёгкое возвышение около дворянского дома застилает вид на перспективу улицы, но стоит только посмотреть на неё именно с этого пункта, чтобы краса Московской улицы бросилась в глаза во всём своём блеске.

Предки наши облюбовали себе местечко возле Глебучева оврага, где и теперь ещё существуют самые старинные здания нашего города, вблизи которых проходят жалкие остатки бывшей когда-то крепостной стены. Древние саратовцы выбрали себе приют умненько: с запада их окружало непроходимое болото с лесом (где теперь настоящий город). С северо-востока глубокий овраг (Глебучев), с юго-востока и юга – Волга: накось, возьми их!

Должно быть, мало надеясь на недоступность оврага, наши предки окружили свою сторону высоким валом, отчего со временем возникла знаменитая в летописях скандальной хроники Саратова улица Валовая, или Валовка. Монахи и отшельники не боялись ни разбойников, ни лихих людей, – они вылезли из тогдашней городской черты и поселились около выстроенной и теперь ещё существующей церкви Преображения. Уже сравнительно недавно, с развитием городской жизни, монахи ушли от соблазнов в глубь леса, от которого теперь осталась только так называемая роща «монастырская». У старинных жителей Саратова тут же около церквей было и кладбище. По крайне мере, когда обрывали ограду Казанской церкви, кажется, в 1868 году, для укрепления обсыпавшейся земли, то отрыли, и не особенно глубоко, большое место «вечного успокоения».

Из общественных зданий этой части города заслуживают внимания два громадных дома, так называемые «устиновские», занимаемые – один духовным училищем, другой – духовной семинарией... Эти два дома, выкрашенные в жёлтую краску, обставленные по фасаду громадными колоннами, служили когда-то монументальным украшением маленькой площади и теперь затеняют её от лучей солнца. Между этими двумя домами, стоящими почти vis-a-vis через площадь, есть на глубине нескольких сажень подземные проходы, дающие этим домам сообщение. Для какой цели существовали эти ходы – неизвестно. Впрочем, в Саратове эти подземные проходы очень обычны.

Дом, занимаемый духовным училищем, напоминает по стилю постройки какое-то торговое помещение, факторию, нужную для громадного склада товаров, – по крайней мере, нижний этаж с подвалами весьма напоминает такие же древние постройки в Астрахани, приписываемые индийцам... Не мудрено, что и «устиновские» дома первоначально имели целью торговое дело... И вот, где безмолвно лежали кипы товаров, где обитали крысы, там на пользу края и на его потребу возникло учебное заведение, и в нём зазвучали речи Цицерона, Платона и раздались споры богословско-философского характера…

…Для разнообразных потребностей этой толпы тут же, начиная от духовного училища и кончая Валовой улицей, имеется масса кабаков, трактиров и харчевень. Надо отложить в сторону всякую щекотливость и брезгливость, чтобы коснуться пером этого разного рода увеселительных заведений… Что можно ожидать от человека грубого, заскорузлого и в трезвом состоянии мало благопристойного, – что можно ожидать от него, когда он пьян? От него можно ожидать неописуемых безобразий. Довольно сказать, что около пьяных мужиков вертятся такие же бабы, бесстыдство которых равняется их безобразию!.. Надо иметь перо Золя, чтобы изобразить эти чудовищные образы без лиц, эти лица без облика!..

«Тулупный переулок» чрезвычайно напоминает тоннель, пробитый где-нибудь в скале – до того он узок и похож на галерею подземного хода. В нём издавна обитают «овчинники» и швецы; в нём живут артисты-портные, сооружающие полушубки, шугаи, рукавицы, шапки и прочие незатейливые принадлежности крестьянского костюма. От всего переулка, а равно и от его обитателей издалека несётся специфический запах кислой шерсти и дублёной кожи. Ещё подходя к Тулупному переулку, обоняние ваше в буквальном смысле поражается острым и тяжёлым ароматом, который, впрочем, жителями этой местности выставляется как целебный и отгоняющий всякие заразные болезни вроде холеры, дифтерита и пр.

Гигиеническая обстановка переулка не из блестящих: помои, рассолы чанов, комья грязной шерсти выбрасываются прямо на улицу, и узкость этой последней и вышина домов не позволяют нашему даровому и лучшему из санитаров – солнцу – высушивать эту мерзость, и вот всё там гниёт и пахнет… Но помимо этих своих свойств, Тулупный переулок обладает ещё особым достоинством: спокон века он рождал и выращивал богатырей, лихих бойцов на кулачных боях.

Об этих эпических боях, слагались легенды, которые переходили из рода в род, из поколения в поколение и восхищали слушателей передачею драматических эпизодов драки. На этих боях появлялся и чуть не мифический Никитушка Ломов, этот Илья Муромец волжских бурлаков... Народная память до сих пор хранит целую серию рассказов о том, как Никитушка, будучи бурлаком, получал жалованье и пищу за пятерых, как он разносил кабаки и прибрежные притоны, как ломал железные кочерги и останавливал тройку лошадей на всём скаку… Валовая, на которой в большинстве происходили кулачные бои горожан с бурлаками, много видела на своём веку кровавых драк, усугублявшихся тем, что улица эта сплошь была обставлена кабаками, домами терпимости и прочими притонами народа пьяного и буйного.

Семинаристы дрались попеременно, то за городских против бурлаков, то за последних против первых, в особенности когда мещане, всегда дерзкие и нахальные, чем-нибудь обижали поповичей, назвав их «кутьей» или «жеребячьим отродьем». «Кутья», чуткая к подобного рода обидам, переменяла тогда фронт и, соединившись с волжскими бурлаками, жестоко била мещан, просивших тогда пардона. Семинаристы весьма высоко ценились в боях как той, так и другой стороны: ибо, будучи ловкими и увёртливыми, они нередко побеждали голиафов физической силы простым искусством. <…> многие <…> были искусными бойцами, но это не помешало им со временем сделаться солидными пастырями церкви… Страшно бывало смотреть, когда на чернеющую массу бурлаков (бурлаки носили чёрные чепаны) стройными рядами кинутся семинаристы, а вслед за ними, оглашая морозный воздух криками и наполняя его кислым запахом дублёной кожи, двинутся тулупники… И грянет бой! Полиция того времени была бессильна, да и представители её любили эту древнерусскую потеху не меньше других. Крики, шум, топот, бывало, сразу умолкают, когда противники сойдутся вплотную, лицом к лицу. В это мгновение обыкновенно страшная, почти могильная тишина наступает в толпе, притаившей дыхание до первого рокового удара. Но когда он нанесён, тогда разом разеваются глотки, открываются рты, машут руками, и настоящее вавилонское столпотворение начинается среди бойцов.

– Ну, Анкудим пошел! – кричит какой-нибудь купец в лисьей шубе, подбирая полы и пускаясь наутёк.

Правда, бывают и теперь маленькие сшибочки, легонькие мордобития, но тысячных боёв уже нет, и богатырей Анкудимов уже не видать. Бывало, понаедут купцы на тысячных рысаках, понавезут с собою разряженных и полупьяных кучеров с серьгами в левом ухе и, спуская их с козел в толпу, говорят:

– С Богом, Силантий, – сокрушай!

Теперь за это попадёшь к мировому.