ЗАПИСКИ ПЯТИЛЕТНЕГО
Владимир МИЛАШЕВСКИЙ
Наш дом был «на горах». Бабушка говорила:
– Мой зятёк-то… вечно куролесит… Дом купил на горах, у чёрта на куличках!
Беднота адовая кругом… Сплошные пропойцы и галахи!
– Дом на горах! – И при этом усмехалась. – Едешь, едешь, извозчик в гору еле везёт! Но участок хороший! Только пустырь неприкаянный. Это зятьку был нужен участок для выборов! Ишь, зуд какой завёлся! Покоя не даёт! <…>
Сад папа завёл хороший, яблоньки и вишни, правда, тонюсенькие, но сколько белого табака! Вечерами даже заснуть трудно, так этот запах ядовито-душистый, но от которого и оторваться тоже нельзя, лез в нос, сверлил его. Около забора была беседка. От неё и начинался сад. Простые брусья, между ними дранка крестиками друг к другу набита. Крыша хорошая, но протекает. В середине стол, врытый в землю, а по бокам скамеечки. Самое красивое в беседке – дикий виноград со своими листьями разлапыми. Он все дранки заполнил, влез в дырочки посередине, и вся беседка похожа на зелёного медведя, у которого вместо шерсти – листья. Посередине сада шла дорожа и упиралась в «горку», обсаженную крупными цветами: и бордовыми, и белыми, и жёлтыми, и голубыми. Вдоль дорожек и заборов везде белый табак, он-то и излучал запахи на целый квартал. Папа говорил, что надо наглядно показывать соседям, что можно сделать на их участках.
То есть, чтобы и они сажали яблоньки и белый табак. Но они не сажали и предпочитали сидеть на лавочках около своих домиков на улице, смотреть друг на друга змеиными глазами и курить махорку.
На вершине горки был поставлен ящик, покрашенный серой краской с «зигзагами», то есть загогулинами, «под мрамор».
На нём стояла человеческая голова. Она была сделана из чего-то белого, и, если приглядеться и не очень смотреть на «белизну», можно угадать, что это голова моей мамы, Марии Ивановны. Особенно удались её носик и кудри, которые, как у живой, вились вокруг головы. «Стриженая», как говорила бабушка, произнося это слово немного обидно.
– Этот бюст я получил вроде взятки, – говорил, улыбаясь, отец гостям. – Не так давно я выхлопотал у отцов города несколько ежемесячных пособий для учеников Боголюбовки. Народ способный, по отзыву Коновалова и Баракки, но материально хромающий. Один из них, некто Матвеев, он от лица всех учеников вылепил бюст Марии Ивановны, отказаться было неудобно. Не все же деньги миллионеры должны тратить на украшение храмов Божьих! Пусть разочек живым помогут! Я выжил из них эти деньги! <…>
Исады – домики маленькие, маленькие, все они на плотах стоят. Разноцветные… синенькие, красненькие. Зелёненькие, бордовенькие. И такие маленькие, что стоит внутри их одна кровать и маленький столик, а на нём самоварчик… Около кровати, сразу в полу – крышка вделана, как в погребе. Хозяин крышку откроет, возьмёт черпак, ведро на длинной палке и черпанёт…. А под полом река бурлит. Видно, как она несётся, как горячая лошадь! Вынет черпачок, а из ведра стерлядки так и прыгают!
Кто обратно в дырку, к себе домой, а кто на лоскутное одеяло или на пол. Но стерлядь – рыба прыткая. Даже на полу её трудно схватить.
Исады под самой Соколовой горой, под обрывом… Все вместе рядышком уселись. А выкрашены они по-разному, чтобы буфетчики с пароходов сразу своих знакомых узнавали.
Как «Самолёт» или «Кавказ и Меркурий» подплывает в Саратову, так буфетчики сразу к исадам на лодках за свежей стерлядкой едут… Там она под полом в садках, в живой, быстрой воде обитает <…>
Почему же мы живём «у чёрта на куличках»? Мы живём в очень хорошем месте.
У нас с гор всё видно: Волгу, Увек.